Розы на руинах

– Нет! – еще более страстно закричала она. – Барт любит ее! Я занимаюсь воспитанием Барта, потому что ему недостает внимания родителей; вы оба слишком заняты своей профессиональной жизнью, вы не видите, как он страдает. А я отвечаю на его любовь. Я стараюсь восполнить ему недостаток материнской любви и ласки. Я сделаю все, чтобы он был счастлив. И если он счастлив от моей ласки и моих подарков, то какой вред я могу причинить ребенку? Кроме того, известно, что если у ребенка есть все сладости, какие он пожелает, то рано или поздно они ему надоедают. Когда-то я сама была в этом возрасте, любила мороженое, пирожные, пирожки, конфеты… а сейчас я могу и вовсе обходиться без них.

Папа встал и подал мне знак. Я тоже поднялся, а он с жалостью посмотрел на свою мать.

– Как поздно, – произнес он, – как непоправимо поздно вы осознали свою вину и стараетесь ее исправить. Когда-то одно слово из всех сказанных вами сейчас могло растопить мое сердце. А теперь уже то, как вы настаиваете на том, чтобы остаться здесь, доказывает, как мало вы печетесь о благополучии нашей семьи.

– Ну пожалуйста, Кристофер, – вновь взмолилась она, – у меня больше никого нет, и некому будет заплакать надо мной, когда я умру. Не отказывай мне в любви, ведь это убьет в тебе самом твою лучшую сторону. Ты всегда был иным, чем Кэти. В тебе всегда было сострадание – найди его теперь. Оживи в себе свои лучшие качества, сделай так, чтобы и Кэти через тебя смогла найти в себе любовь! – Она разрыдалась и вконец ослабла. – Или пусть не любовь, а хотя бы прощение. Помоги ей простить меня; я признаю, что была плохой матерью!

Казалось, папа тоже растрогался, но ненадолго.

– Я обязан прежде всего думать о благополучии Барта. Он очень нестоек и раним. Ваши рассказы так подействовали на него, что у него начались ночные кошмары! Оставьте его в покое. Оставьте в покое нас. Уезжайте или не появляйтесь, мы более не принадлежим вам. Когда-то у вас были все шансы доказать, что вы любите нас. Даже тогда, когда мы убежали, вы могли бы внять доводам суда и побеспокоиться о нашем будущем, но вы предпочли вычеркнуть нас из своей жизни. Так и мы вычеркиваем вас из своей! Живите с богатством, которому вы пожертвовали своими детьми. А мы с Кэти заработали право на свою жизнь тяжкими испытаниями.

Я был вконец ошеломлен: о чем это он? Что такого могла сделать мать против двух своих сыновей и что общего имела с ними, Кристофером и Полом, моя мать в их далекой юности?

Она встала во весь рост, высокая, прямая. Затем медленно-медленно открыла свое лицо и повернулась к нам. Я обомлел. Мне показалось, что обомлел и отец: я никогда еще не видел лицо, которое было бы так красиво и безобразно в одно и то же время. Ее морщины были столь глубоки, будто их процарапали когтями. Щеки ее ввалились. А красивые светлые волосы подернулись сединой. Когда-то мне безумно хотелось посмотреть на ее лицо, теперь я желал бы никогда его не видеть.

Папа опустил голову:

– Вам обязательно было делать это?

– Да, – ответила она. – Ты должен был увидеть, что я сделала, чтобы больше не походить на Кэти. Видишь это кресло? – Она указала рукой на деревянное кресло, в котором сидела. Остальные стулья в комнате были мягкие, с мягкими подлокотниками. – У меня стоит по одному такому креслу в каждой комнате. Я сижу только в них, чтобы наказать себя. Я каждый день одеваюсь в одно и то же черное платье. На всех стенах у меня висят зеркала, чтобы каждый день видеть, какая старая и безобразная я стала. Я делаю все это, чтобы искупить свои грехи перед детьми. Ненавижу эту вуаль, но ношу ее. Она мешает мне видеть, но я заслужила это наказание и терплю. Я убиваю свою плоть и кровь, я убиваю себя, продолжая надеяться, что придет час, когда вы с Кэти поймете, как я страдаю, как раскаиваюсь, – тогда вы простите меня и вернетесь ко мне, мы снова будем жить одной семьей. И когда это время настанет, я смогу спокойно сойти в могилу. Когда мы снова встретимся с твоим отцом, он не станет судить меня так сурово.

– Я прощаю вас! – не помня себя, закричал я. – Я прощаю вам все, что вы совершили! Мне жаль, что вы все время в черном и с вуалью на лице! – Я обернулся к отцу и схватил его за руку: – Папа, скажи быстрее, что ты прощаешь ее! Не заставляй ее так страдать! Ведь она – твоя мать. Я бы простил свою мать, что бы она ни сделала.

Он заговорил так, будто и не слышал меня:

– Вы всегда добивались от нас всего, чего хотели. – (Я никогда не слышал в его голосе таких жестоких нот.) – Но я больше не мальчик. Теперь я знаю, как противостоять вашему лицемерию, потому что рядом со мною женщина, которая поддерживала меня во всех трудностях. Она научила меня не быть легковерным. Вы хотите заставить Барта подчиняться себе. Но он – наш. Мы его не отдадим. Я думал прежде, что Кэти была страшно неправа, когда, желая отомстить, украла у вас Барта Уинслоу. Но она поступила правильно. Зато теперь у нас два сына, а не один.

– Кристофер, – закричала в отчаянии миссис Уинслоу, – ты ведь не захочешь, чтобы мир узнал позорную правду, ведь так?