Розы (сборник) (СИ)

Ей стало интересно, нельзя ли навестить Кэрри в больнице. Она позвонила на знакомый мобильник, и трубку взяла соседка Чокнутой. Дрожащим голоском проблеяла про то, что с Кэрри сейчас нельзя связаться, но когда Никки объяснила ей ситуацию и разрыдалась в ответ – уступила. Дала адрес, номер палаты, даже часы приема посетителей продиктовала. Подсказала, что дежурной лучше принести мармелада – добрей будет.

Вооружившись мармеладом, в субботу, Никки направилась в дурку. Сказала всем, что идет удалять волоски карамелью, а сама окольными путями добралась до лечебницы. Посмотрела на ворота и расхохоталась – то-то Кэрри сейчас пустилась бы в дебри своих рассказиков. Набрехала бы с три короба про традиции экзорцизма и лечения психозов электрошоком. Чокнутой всегда нравилась дурь, неудивительно, что теперь она попала в эпицентр своего странного жутковатого хобби.

– Можно мне увидеть подругу? – вежливо спросила Никки, подсовывая коробку сладостей дежурной. Та оценила коробку, пробежала взглядом по стройной фигурке посетительницы, поправила очки и мрачно кивнула.

Кэрри привели в отдельную комнату для встреч с внешним миром. Никки разглядывала новенькую краску на стенах и гадала, так ли хорошо обстоят дела в тех комнатах, куда посетителей не пускают? Ей все казалось, что Кэрри сидит целыми днями закованная в кандалы, но на Чокнутой была домашняя футболка, джинсы и удобные тапочки. Она нисколько не похудела и выглядела почти здоровой, только бледность и чуть покрасневшие веки напоминали о месте, где ее поселили.

– Привет, – улыбнулась Никки.

– Привет, – кивнула в ответ Кэрри и уселась на стул напротив. Санитар вышел и прикрыл за собой дверь.

– Как ты тут?

– Ничего, нормально, – Кэрри снова кивнула, выдавливая вежливую улыбку.

Никки задумалась, что бы еще сказать, и осознала, насколько глупой была её идея отправиться в дурку. Что она спросит? Действительно ли Кэрри убила Макса? Что произошло в кабинете полицейского? Глупость какая – везде камеры, да и как вообще можно задавать вопросы, вроде этих, разумному адекватному человеку?

– Мне кажется, что это я сделала, – прошептала Кэрри, сжав кончиками пальцев край футболки. И пока ее тело пыталось вывернуться замысловатым образом, тихонько заплакала. – Только не могу вспомнить, как.

– Что? – напряглась Никки.

– Никак не вспомню, как я его убила. Помню туалет, помню коридор, помню Макса. Как он шел мне навстречу. С очками. И все, – она продолжала терзать пальцами футболку, скрещивала ноги, сгибалась над шатким столиком ивовой веточкой.

– Да ты что! – Никки вскочила на ноги и отступила. – Что ты такое несешь?! Мы ведь дружили. Он нам как брат был, ну? Это же Макс!

– По-моему, я его любила, – Кэрри уронила голову на стол и беззвучно разрыдалась.

Шли заветные минуты встречи – Чокнутая продолжала тихонько сидеть на стуле, а Никки разглядывала хрупкую, изломанную фигурку. Кэрри казалась нелепой и угловатой в этом месте, в этой позе. Она выглядела неестественно и даже жутко, хотя ничего и не натворила – просто сидела себе на стуле, положив лоб на столешницу.

– Я еще зайду, – пообещала Никки.

Они не стали прощаться, и по дороге домой Никки думала о том, что тоже любила Макса. Наверное, не так, как Кэрри, а по-сестрински нежно. Только такую любовь она и считала настоящей. Все остальное – блажь, на время. Сегодня – один, завтра – другой. Макс всегда был рядом, и хоть с ним невозможно было говорить на нормальные человеческие темы, он поддерживал и не спешил судить, в отличие от всех остальных. Конечно, думала Никки, Кэрри не могла убить его. Конечно Чокнутая снова напустила тумана. Даже в дурке остается собой.

Ночью Никки снились кошмары – в них Кэрри убивала сначала Макса, а потом и ее саму. Проснувшись на мокрых от пота простынях, Никки долго разглядывала стены собственной комнаты, а потом села за лэптоп и стала искать тот самый «Молот ведьм», о котором столько твердила Кэрри.

В клинике по ночам больным, способным позаботиться о себе, оставляли лампы. Свет выключали, но Кэрри всегда могла включить лампу, чтобы немного почитать или просто посидеть у окна. Первые дни она просто разглядывала однообразный пейзаж. Кованную ограду, небольшой садик, подсобки. Из ее комнаты хорошо было видно закаты, и она пристрастилась сидеть на подоконнике. Дежурные не возражали – попыток суицида за Кэрри не наблюдалось, она вела себя очень вежливо и за исключением посиделок у окна ничего не требовала. Пускай сидит, раз хочется.

С высоты третьего этажа ей хорошо видно было неторопливую жизнь за пределами клиники. Приходили посетители, приезжал молочник, рабочие вывозили мусор – все шло неспешно, по давно заведенному распорядку. Здесь мало кто пользовался интернетом, почти никогда не раздавались звонки мобильных телефонов. Время замерло, похоронив воспоминания о двух страшных смертях. Кэрри старалась, по совету врача, не думать лишний раз о Максе, об офицере полиции, даже о своих знакомых.