Читаем Розы в снегу полностью

— Сейчас небезопасно… Отовсюду приходят вести об убийствах и грабежах на дорогах. Даже крестьяне сбиваются в отряды. Попросим у Господа в спутники парочку ангелов! А любимая моя разве не будет молиться за меня четырежды в день?

— Девять раз! — отвечала Катарина с улыбкой.

Она тяжело дышала. Какое-то время молодые люди молча сидели рядом. Иеронимус легонько гладил руки Катетерины, которые держал в своих руках. В доме было тихо. Лишь внизу, на кухне, смеялись и гремели горшками служанки.

— Доктор Лютер засмеялся, когда я ему об этом сказал. Одной заботой меньше. Но он и впрямь заслужил, чтобы его избавили от лишних хлопот. Чего-чего, а этого добра у него хватает! — весело продолжил Иеронимус.

И молодой человек принялся рассказывать ей о Нюрнберге, своем родном городе, о родительском доме. Пока он говорил, взгляд Катарины рассеянно скользил по ветвям цветущей липы. Девушка представила крепостные башни, улицу, дом. Она мысленно поднялась вместе с Иеронимусом, ее мужем, по лестнице, вошла в светлую, украшенную коврами гостиную и… слезы потекли у нее по лицу.

— Не плачь, моя Катарина!

— Это слезы радости, — ответила она смущенно. — Ты же вернешься, Иеронимус?

— Да! Я обещаю тебе! И пусть радостным будет каждый твой день!


Уже в потемках Иеронимус простился с четой Райхенбах. Катарина слышала, как стихли на улице его шаги. Еще долго сидела она у окна с вышивкой на коленях. Хотела помолиться — и не нашла нужных слов. И тогда, вся в слезах, она вскинула руки и прошептала:

— Miserere mei, deus, miserere mei… Сжалься надо мной, Господи, сжалься надо мной…

***

— Что это ты принесла, Катарина? — Несмотря на летнюю жару, Райхенбах сидел в комнате, закутавшись в одеяло.

— Дорогой господин магистр, здесь настой горького клевера, я собрала эту травку на берегу реки. Выпейте, и вам полегчает. В монастыре мы…

— Я и не знал, Катарина, что ты искушенная во врачевании.

— У нас была хорошая аптека. Там работала моя тетя Магдалена, она-то и научила меня собирать травы и с их помощью лечить. Катарина непроизвольно вздохнула, вспомнив о тете, которая сейчас все делает одна.

— Выпейте этот настой. Он горек, но вам станет легче.

Райхенбах взял кубок из рук Катарины и пригубил его.

Скривился, вздрогнул:

— Какая горечь!.. Но тебе в угоду я выпью.

Он благодарно улыбнулся девушке — Катарина как раз склонилась над ним, поправляя скамеечку для ног.

— Могу я задать вам вопрос, господин магистр?

— Конечно, Катарина.

— Мне хочется быть полезной. А в вашем доме много служанок и мало работы. Я… — девушка потупилась и замолчала. — Когда сегодня я искала у реки траву, я подумала..! Мне это очень нравится. Не могла бы я помогать в аптеке учителю Лукасу? Авэ говорит, там есть чем заняться.

— Если ты всех, кто приходит в аптеку, будешь угощать такой горечью, у мастера Лукаса не останется клиентов! — рассмеялся Райхенбах. — Но я с ним переговорю, как только поправлюсь, — надеюсь, твое снадобье мне поможет. По словам моей супруги, у тебя нет склонности к рукоделью. А ведь наши дочери коротали время перед замужеством именно так. Но из этого не следует, что ты не должна помогать Кранахам. У них большой дом и уйма слуг, там ты сможешь многому научиться. Но не погружайся с головой в эту суету — она заражает!

Устало откинувшись на спинку кресла, магистр Райхенбах внимательно смотрел на стоящую перед ним девушку:

— Ты держала себя с достоинством, Катарина, но я уже давно замечаю — наш дом для тебя слишком мал.

— Вовсе нет. Мне не подходит только определенная работа. Мои пальцы отказываются держать иголку — и все тут!

— Я постараюсь помочь тебе.

Катарина бесшумно покинула комнату и, неслышно ступая, спустилась по лестнице. Ах, если б у нее было чуть больше терпения! Со времени отъезда Иеронимуса прошло восемь долгих недель. И она ждала каждый день., каждый час. Ждала, стоя у окна, беспокойно меряя шагами тихие комнаты, выйдя на улицу, вглядываясь в лица приезжих… Ни письма, ни весточки… Наверное, вот-вот сам приедет. Возможно, уже завтра. Или послезавтра?

Когда спала полуденная жара, Катарина направилась через рыночную площадь на улицу, поднимающуюся к замку. На этой улице располагалась аптека. Молодой врач, доктор Вазилиус, колдовал над колбами в заднем помещении. Ему помогала сияющая от счастья Авэ.

— Я помешала? — испугалась Катарина.

— Нет, ты — нет! — сердечно ответила Авэ и обняла подругу по монастырю. Молодой врач приветливо улыбнулся.

— Вы прямо-таки светитесь! На вас приятно смотреть!.. — На эти слова подруги Авэ не ответила, лишь покраснела. А вот в сердце Катарины не было радости. Ей вдруг стало очень одиноко. Она отвернулась.

Через переднюю дверь с улицы вошла хозяйка дома, за ней — торговец.

— Пойдем, Катарина, пойдем скорее ко мне. Посмотрим ткани, привезенные этим господином из Италии. Такого чуда ты еще не видела. Возбужденно переговариваясь с торговцем, Барбара Кранах устремилась вверх по лестнице, и Катарине Ничего не оставалось, как последовать за ней.

После того как диковинная ткань была рассмотрена со всех сторон, Барбара спросила:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное