РПЛ 2 (СИ)

Тут он склонил голову и закрыл лицо ладонями, впервые не скрывая, что его одолевает страшная усталость, словно многократно усилившаяся после моих последних слов.

-Тебе дурно? – переполошилась я, вконец растерявшись.

-Нет-нет, не беспокойся, - от отнял ладони от лица и бегло улыбнулся. – Ничего страшного. Просто я вдруг увидел… а, впрочем, неважно. Нам все равно не избежать того, что уготовила судьба.

-Ох, снова эти загадки! Как же я не люблю, когда ты начинаешь ходить да около, не договаривая самого важного! Почему бы тебе прямо не сказать мне все, что ты знаешь? Что будет с Мике? Ведьма поняла, что я испортила ее чары, и накажет его?..

-Вряд ли это можно назвать знанием, - с грустью ответил Хорвек. – Всего лишь догадки, и я не хотел бы, чтобы они оказались верны. Хотя, что это я… Не мне решать, справедливо ли судьба распределяет свои милости и наказания. Не бойся за своего жениха, чутье верно подсказало тебе, как поступить. Я говорил, что древняя магия управляет тем человеком, который решил к ней прибегнуть – вот и ты сделала то, что ей было угодно. Теперь твой Мике под защитой старого колдовства – а оно обхитрит даже госпожу чародейку. И когда придет время… - тут он смолк, оборвав сам себя. - Вот и опять я говорю о том, чего сам не знаю. Прости, Йель, прости. Ты зря слушаешь меня так внимательно, я плету невесть что.

Эта неуверенность, столь несвойственная Хорвеку, испугала меня едва ли не больше, чем все сегодняшние приключения разом взятые. Он говорил так отвлеченно, так печально, что мне показалось: бывший демон вот-вот впадет в беспамятство.

-Да что с тобой творится? – я схватила его за руку. – Ты сам не свой! Я слышала, как ты сказал Мобрину, что стал кем-то иным – ни человеком, ни демоном. Оттого ты грустишь? Что все это значило?

-И этого я тоже не знаю, Йель, - он вздохнул. – Быть может, это вовсе не лучший исход и нам всем придется пожалеть, что я избегнул обычной судьбы для перерожденного.

-Не говори так! Я… я очень рада, что ты не умираешь, и в толк не могу взять, отчего ты сам этому не рад,– воскликнула я. – Ведь к тебе вернулись магические умения, не так ли? Чего же лучшего еще желать? Разве ты не любил колдовать, разве не тосковал по временам силы?

-Все не так просто, и силы во мне куда меньше, чем ты думаешь, - Хорвек досадливо поморщился. – Пойми же: со мной происходит что-то такое, чего не видел еще никто. Я чувствую эти изменения, но не знаю, к чему они ведут, и не умею управлять той магией, что пытается зародиться во мне…

-Ох, право слово, ты говоришь сейчас сущие глупости, - в сердцах вскричала я, утомившись обсуждать то, в чем ничего не смыслила. – Знавала я одну скучнейшую старуху, живущую по соседству, которая причитала каждый раз, как у нее ломался вязальный крючок: дескать, новый ни на что не годен и она не знает, как с ним управляться, так что нипочем больше вязать не будет! Не проходило и недели, как перед ней лежала гора салфеток, а крючок-то оказывался удобнее прежнего. Если ты научил каким-то колдовским премудростям меня, то уж себя и подавно обучишь! Сама рыжая ведьма еще попросится к тебе в ученицы!..

И вновь я сболтнула что-то не то – Хорвек вздрогнул и помрачнел. Однако пугающее оцепенение, охватившее его, испарилось без следа, и он принялся разыскивать остальные монеты, не произнеся более ни слова. Напрасно я пыталась его разговорить – он становился все угрюмее, и мне оставалось только догадываться, что стало истинной причиной: мое признание в том, что я поцеловала Мике, разговор о перерождении или же неосторожные слова о рыжей чародейке. «Быть может, его обидело сравнение со старухой-вязальщицей? – размышляла я, ругая себя мысленно за чересчур длинный язык. – Ох, что ж поделать, если я не слишком искусна в таких разговорах? Поди угадай, что ему пришлось не по душе… Ни слова больше не скажу, пока меня не спросят. Все беды обрушиваются на мою голову из-за того, что я слишком много болтаю!».

Обещание это я исполняла как могла, несмотря на тягостное впечатление, которое производила лесная дорога, тянущаяся между бесконечных стен леса, который, как мне думалось, простирался до самого края света. От голода подводило живот, все тело ныло от ушибов, а из-за сырой одежды зуб на зуб не попадал – в лесу было зябко, точно в глубоком погребе. Башмаки мои окончательно испортились и их пришлось вышвырнуть – теперь я осталась босой, как Хорвек. Однако мы были живы и свободны, что для людей нашего положения само по себе являлось весомым достижением, и я добросовестно напоминала себе об этом, когда живот урчал слишком уж громко.