Ртуть

Они остановились на углу крыши, откуда открывался вид на Плейн и на Бинненхоф. Когда д’Аво впервые привёл сюда Элизу кататься на коньках, дворец выглядел в её глазах великолепным, по крайней мере по европейским меркам. Теперь она привыкла к Версалю, и Бинненхоф казался ей дровяным сараем, невзирая на множество огней. Там сейчас должен быть Уильям Пенн, а также другие члены дипломатического корпуса, включая д’Аво. Он пригласил Элизу сопровождать его, она сперва согласилась, потом переменила решение ради сегодняшнего обеда. Посол был недоволен и задавал неприятные вопросы. После того как он завербовал её и отправил в Версаль, их отношения приняли характер вассальной зависимости. Не раз д’Аво показывал Элизе свою жестокую и мстительную сторону, главным образом через завуалированные намёки, чем чревато для неё его недовольство. Элиза подозревала, что именно д’Аво сообщил Фенилю о привычках Вильгельма.

Зима стояла тёплая, и Хофвейвер перед Бинненхофом лежал чёрным, ещё не замёрзшим прямоугольником; порывы ветра дробили отражение праздничных фонарей. Элиза вспомнила своё собственное похищение на берегу и едва не заплакала. Фатио мог говорить правду, а мог лгать, но вместе с недавними угрозами д’Аво слова швейцарца наполнили её сердце щемящей тоской. Не связанной с каким-либо человеком, планом или событиями, просто тоской, чёрной, как вода, поглощающая весь свет.

– Откуда вам известно, что на уме у графа де Фениля?

– Несколько недель назад я навещал отца в Дюилье – нашем швейцарском поместье. Фениль в то же время нанёс ему визит. Мы вышли прогуляться, и он рассказал мне то, что я сейчас передал вам.

– Он должен быть совсем безмозглым, чтобы говорить об этом открыто.

– Допускаю. Хотя той мере, в какой его главная цель – поднять свой престиж, чем больше он говорит, тем лучше.

– Очень необычный план. Граф изложил его кому-нибудь, кто способен его оценить?

– Да, маршалу Лувуа, который в ответ прислал письмо и велел начинать приготовления.

– Как давно это было?

– Достаточно давно, мадемуазель, чтобы закончить все приготовления.

– Так вы приехали, чтобы предупредить Вильгельма?

– Я всеми силами пытаюсь его предупредить, – сказал Фатио, – но он не даёт мне аудиенцию.

– Непонятно, зачем вы обратились ко мне. С чего вы взяли, будто принц Оранский станет меня слушать? Я живу в Версале, занимаюсь тем, что инвестирую капиталы придворных французского короля. Время от времени я езжу сюда посоветоваться с агентами, а также встретиться с моим добрым другом и клиентом д’Аво. Откуда вы взяли, будто я как-то связана с Вильгельмом?

– Довольно сказать, что я это знаю, – спокойно отвечал Фатио.

– Кто ещё знает?

– Кто ещё знает, что тело, подчиняющееся закону обратных квадратов, движется по коническому сечению? Что между кольцами Сатурна есть щель?

– Всякий, кто читает «Начала» и смотрит в телескоп, соответственно.

– И способен проникнуть в то, что прочёл или увидел.

– Да, из тех, кто владеет книгой Ньютона, мало кто может её понять.

– Истинная правда, мадемуазель. Подобным же образом всякий может вас видеть или слушать сплетни о вас, но чтобы извлечь из этого истину, нужны дарования, которыми Господь одаряет немногих.

– Так вы узнали обо мне от своих собратьев? Знаю, они есть при каждом дворе, в каждой церкви и в каждом университете и узнают друг друга по тайным словам и знакам. Пожалуйста, не темните со мной, Фатио, это так утомляет.

– Темнить? Я и в мыслях не посмел бы оскорбить женщину вашего ума. Да, скажу без утайки, что принадлежу к эзотерическому братству, в рядах которого немало людей знатных и влиятельных, что самая цель этого братства – обмениваться знаниями, которые нельзя открывать профанам, и что из этого-то источника я и знаю про вас.

– Выходит, милорд Апнор и прочие господа, справляющие нужду в коридорах Версаля, знают о моих связях с Вильгельмом Оранским?

– Среди них большинство – позёры, не обладающие истинной способностью к пониманию. Не меняйте своих планов, вообразив, будто они смогут проникнуть в то, во что проник я.

Ответ не слишком успокоил Элизу. Она не ответила, и Фатио вновь взглянул на неё с мольбой. Она отвернулась – в противном случае пришлось бы фыркнуть и закатить глаза – и посмотрела на Плейн. Её внимание привлекла высокая фигура в длинном плаще, с рассыпанными по плечам серебристыми волосами. Человек вышел из Гренадерских ворот, словно только что с торжества. Он прокричал, выпуская изо рта облачко морозного пара:

– Как видимость?

– Много лучше, чем мне бы хотелось, – отвечала Элиза.

– Очень, очень плохо, господин Роот, из-за нашего беспокойного соседа.

– Не отчаивайтесь, – крикнул Енох Красный. – Полагаю, что сегодня ночью Пегас украсится метеором; обратите свой телескоп в ту сторону.

Элиза и Фатио обернулись к телескопу, стоявшему на противоположном углу крыши, где Гюйгенс и Уотерхауз не могли ни видеть, ни слышать Еноха Роота. Когда они снова посмотрели вниз, Роот уже повернулся спиной и пропал в одной из улочек Хофгебейда.