Рубенс

Насколько прочно стоял на ногах Мориц Нассауский? Мог ли он себе позволить ослушаться Филиппа IV? Да, он заручился поддержкой союзников в лице протестантской Англии и католической Франции. Последней, впрочем, серьезно досаждали Габсбурги, заметно ослаблявшие ее границы и делавшие ее завидной добычей любых врагов вне зависимости от вероисповедания. К тому же оба эти государства отнюдь не считали себя связанными какими-либо обязательствами с Соединенными Провинциями. Король Англии Яков I, обеспокоенный испанской активностью в Пфальце — его старшая дочь вышла замуж за курфюрста — не скрывал своего стремления примириться с Филиппом IV, приходившимся императору двоюродным братом, следовательно, способным оказать на последнего благоприятное влияние. Помимо этого его раздражали успехи голландцев в торговле. Так или иначе, переговоры устраивали его гораздо больше, чем война, а потому он не спешил одобрить потенциальные милитаристские наклонности Морица Нассауского. Что касается Франции, то война оказалась бы здесь крайне несвоевременной: учитывая, что на юго-западе вновь подняли голову протестанты, Людовику XIII хватало забот в собственном королевстве, чтобы думать о внешних конфликтах. Мориц Нассауский также испытывал ряд трудностей внутреннего порядка: на Генеральных штатах его сторонникам противостояли крупные буржуа, враждебно относившиеся к любым попыткам вступить с Брюсселем в переговоры, а представители религиозных сект гомаристов и ремонтрантов никак не могли между собой договориться. Одним словом, хотя положение короля Испании отличалось шаткостью, это вовсе не означало, что Морицу Нассаускому не о чем беспокоиться. Жизнь его отравляла к тому же болезнь печени, из-за которой штатгальтер по временам впадал в состояние нерешительности и тревоги. Возможно, именно этим объясняется его крайне противоречивое поведение. Действительно, он полным ходом готовился к войне, но вместе с тем его не покидала надежда на мирное решение проблемы. Практическое осуществление этой задумки он в 1623 году поручил своему второму тайному агенту — Яну Бранту по прозвищу Католик, двоюродному брату жены Рубенса. Вот от кого художник получал самые свежие новости из Гааги.

В этих закулисных и по существу антииспанских предприятиях начал вырисовываться новый лик Рубенса-Протея — лик дипломата, для окончательной отделки которого от художника потребовалось не меньше усердия и упорства, чем для достижения вершин в изобразительном искусстве. Первые доказательства существования этой новой для него ипостаси дошли до нас в виде обрывочных сведений, да и то не официальных, а почерпнутых из его личной переписки, не слишком обильной в ту пору. Так, в письме к Пейреску от 10 августа 1623 года Рубенс писал: «Сегодня или завтра маркиз Спинола отбывает в Маастрихт, где устраивается арсенал, хотя в то же самое время он продолжает вести секретные переговоры о мире».234 Какая осведомленность о тайных планах сильных мира сего! Он, следовательно, знал что Северные и Южные Нидерланды искали путей к совершению сделки. Первым документом, свидетельствующим о том, что Рубенс практически включился в переговоры между Брюсселем и Гаагой, следует считать его письмо от 30 сентября 1623 года, адресованное канцлеру Брабанта Петеру Пекиусу. По сути это доклад о миссии Яна Бранта — посланца Морица Нассауского.

«Милостивейший государь!