Рубеж

— Нет уж, дорогой однополчанин, поступайте так, чтобы мое мнение на вас грузом не висело. Происшествие произошло у вас, вам и разбираться в нем. Именно вы, а не кто-то другой, сумеете правильно определить корни этого события. Кстати, учтите... Происшествием обязательно займется военный совет, и решение его будет зависеть от вашего анализа. Я не оговорился, нет. Именно от вашего.

— Спасибо за доверие, — сказал Мельников.

— Сейчас, Сергей Иванович, очень важно, чтобы происшествие у ракетчиков не отразилось на главном: на подготовке дивизии к большим учениям. А опасность такая есть. Кое-кто уже начал поговаривать, что не будь, дескать, спешки в боевой подготовке, не было бы и беды. Подумайте над этим. А старт взят у вас, прямо скажу, хороший. Особенно в полку Авдеева. И вы правильно делаете, что на него ориентируете другие полки. Не все мне понятно, правда, в действиях начальника штаба дивизии Жигарева. Хотя знаю: был у вас большой разговор на партийном бюро, но, как видно, урок он извлек не сполна. Присмотритесь... Ну а теперь спать, спать, Сергей Иванович, утро вечера мудренее.

Глава двенадцатая

1

Через двое суток после того, как отбыл из дивизии замкомандующего, в городке появился новый гость, Жогин-старший. Он приехал ночным поездом и с вокзала пешком отправился на квартиру сына, не попросив даже у дежурного по штабу машины. Встретившая его Надежда Андреевна удивилась:

— Да что уж вы, Павел Афанасьевич, так скромничаете? У нас люди отзывчивые, в просьбе не отказали бы. Уверена.

— Знаю, какие отзывчивые, я тут человек не новый.

— А я о том и толкую. Помнят вас хорошо и в полку, и в дивизии.

Павел Афанасьевич скептически скривил обветренные губы:

— А я потому и пришел тихо, чтобы не потревожить тех, кто меня помнит. — Он пристально посмотрел на все еще недоумевающую невестку и уже с тревогой спросил: — Ну что с Григорием, рассказывай.

— Ой, напугал он меня так, что и не расскажешь. — Надежда Андреевна прижала руки к груди. — Не помню, как до лазарета доехала. Но все обошлось вроде. Ушибы, правда, тяжелые. Даже раны есть.

— Не удивляюсь. Прыть, она к хорошему не приводит.

— Что же, по-вашему, хотел он этого?

— А теперь гадать поздно, Хорошо еще, судьба смилостивилась. — Павел Афанасьевич сжал обеими ладонями голову. — Да, да, хорошо, что жив остался. Шутка ли, задело такой махиной... А как опекун его, Мельников?

— Разбирается.

— Разбирается-а-а, — возмущенно протянул Жогин-старший. — На это он мастер: расследовать, вынести заключение. А сам-то Григорий что говорит?

— Говорит, что оплошность допустил, по торопливости.

— Ишь ведь совестливый какой! На себя вину принимает. Очень красиво получается! А какие у него отношения с начальством?

Надежда Андреевна задумалась.

— Нормальные вроде.

— Без сучка без задоринки, значит?

— Нет, почему же, были неприятности с начальником штаба дивизии. Да вы садитесь, отдохните с дороги, Павел Афанасьевич!

Но тот предложение невестки будто не услышал, продолжал расспрашивать:

— Значит, были, говоришь, неприятности? Понятно. А полком в Степном гарнизоне кто командует?

— Подполковник Авдеев.

«Новенький, значит, — подумал Павел Афанасьевич. — Интересно, как он с Мельниковым живет-служит? Ну, об этом мне Григорий расскажет».

Наутро Павел Афанасьевич, опять предпочтя никому не сообщать о своем прибытии, отправился в лазарет к Григорию.

Надежда Андреевна предложила ему:

— Вы меня, может, подождете? Я только у начальника политотдела отпрошусь. И о вас сообщу ему.

— Это кому, Нечаеву? — насторожился Павел Афанасьевич.

— Да.

— Смотри-ка, спелся, значит, и он с Мельниковым. А был скромняга, когда у меня в полку служил. Ну а как Нечаев к Григорию относится?

— Хорошо.

— Интересно, начальник штаба неважно относится, а начальник политотдела хорошо. Дисгармония получается. Это как же понять?

Надежда Андреевна замялась.

— Ты, Надя, не беспокойся, — сказал Павел Афанасьевич. — И никакого разговора с начальством обо мне не заводи. Обойдусь без посторонней помощи.

— Да какая же она посторонняя? — возразила было Надежда Андреевна. Но Павел Афанасьевич так сердито глянул на невестку, что всякая охота убеждать его у нее мигом пропала.

 

Утром, появившись в штабе дивизии, Мельников зашел к начальнику политотдела.

— Что, Геннадий Максимович, слышали, прибыл старый знакомый вроде?

— Прибыл, — ответил Нечаев.

— Где он сейчас?

— В лазарет к сыну подался.

— С кем?

— Один. Решил никого не беспокоить.

Мельников вспомнил о длинном и странном письме Жогина-старшего и о своем коротком, но очень мучительном ответе на это письмо. Мучительным не потому, что он, Мельников, не знал, как оценить претензии бывшего командира полка, ему просто не хотелось ввязываться в полемику с человеком, который так и остался убежден, что во всех его несчастьях виноват он, Мельников, бывший командир батальона.

— Так вы говорите, ушел один? — переспросил Мельников.

— Я только что узнал об этом от Надежды Андреевны. От ее помощи он тоже отказался.

— А ведь, наверно, нехорошо это, Геннадий Максимович: приехал однополчанин, а мы его даже не встретили.