Рубеж

Фёдор посмотрел на Дом Советов, он возвышался белой громадиной, все окна были выбиты, внутри его всё ещё гремели выстрелы, на многих этажах бушевал пожар. Через окна вырывались языки пламени, густой чёрный дым клубами поднимался к небу, застилая верхнюю часть здания. Неожиданно налетел порыв ветра и разорвал пелену дыма, и Фёдор увидел высоко наверху, на башенке, венчающей всё здание, как развевался андреевский стяг, рядом с ним на ветру реял русский державный и ещё выше, посередине, трепетал русский торговый. Тут же со всех сторон ударили пулемёты, заговорили автоматы, ельцинисты били, не жалея патронов, желая сбить русские стяги. Было видно, как пули пробивают полотнища, вырывают лоскуты, но многократно пробитые пулями русские знамёна, подобно трём гигантским птицам, гордо реяли над домом Верховного Совета России, изуродованным снарядами, расстрелянным, горящим, но не побеждённым. Обстрел продолжался минут десять, ельцинисты старались изо всех сил, но вопреки всем законам и теориям вероятностей ни одно из знамён не покачнулось и не рухнуло вниз. Неожиданно ветер стих, и густая пелена дыма снова скрыла верхнюю часть здания.

- Видел? - сказал Фёдор, глядя на старика. - Никогда им нас не одолеть!

Русские знамёна продолжали развеваться над Домом Советов и на следующий день, и ещё одну ночь, и только утром шестого числа ельцинисты наконец доползли до крыши и сорвали их. Вымещая на флагах бессильную злобу, ельцинисты сорвали даже торговый, который Ельцин объявил вроде как государственным.

Фёдор шёл по московским улицам, мимо него шли люди, они шутили, смеялись, обсуждали свои мелкие насущные дела, покупали и ели мороженое, кто-то кому-то дарил цветы. Проходя мимо кафе, он увидел через стекло, как там сидят, пьют, закусывают, несколько парочек танцевали. Фёдор смотрел на всё это широко раскрытыми глазами и не мог поверить, что это происходит на самом деле.

"Неужели они живые? Люди, а не манекены? Неужели они не знают того, что сейчас происходит на Пресне? Но ведь они не могут этого не знать, не могут!" - Он вглядывался в их лица, но лица у всех были обычные, как и в любой другой день.

По Таганской площади шли танки, они шли нескончаемым потоком, направляясь к Дому Советов. Их было много, Фёдор стал считать, но вскоре сбился, а они всё шли и шли, сотня за сотней, колонна за колонной. Неожиданно его кто-то окликнул, на тротуаре стоял Борис - его одноклассник.

- Привет! - сказал Борис. - Прогуливаешься?

- Как видишь.

- А я на рыбалку собрался, - Борис кивнул на стоящие рядом красные "Жигули". - Сейчас махнём на Дубну, у меня там место есть клёвое. Карась берёт...

- А ты разве не знаешь, что сейчас на Пресне людей убивают?

- Знаю, но только политикой я не занимаюсь.

- Ну, тогда она займётся тобой. Придёт к тебе домой с автоматами и займётся. Прощай!

Фёдор повернулся и зашагал прочь. Он прошёл совсем немного и услышал за спиной скрежет металла и крики. Обернувшись, он увидел изуродованные "Жигули", которые только что переехал танк. Танк стоял рядом, и из него выглядывал танкист. Вокруг остатков прежней роскоши бегал перепуганный Борис и орал на всю площадь:

- Я же на зелёный свет ехал, я же на зелёный ехал!

К месту происшествия подходили вооружённые омоновцы.

- Га-а-а, дурак, с танком бодаться решил, - засмеялся один из них.

- Но я на зелёный свет ехал, в своём ряду. Узнайте мне его фамилию, пусть он мне заплатит...

Омоновец размахнулся и ударил Бориса, так что он полетел на асфальт.

- Вот тебе закон, - сказал он. - Езжай! - крикнул омоновец танкисту.

Танк завёлся, и колонна пошла дальше. Фёдор повернулся и пошёл дальше.

Прошло несколько дней. Фёдор ходил на работу, занимался своими насущными житейскими делами, но прийти в себя никак не мог. Ему не удавалось сбросить нервное напряжение, которое охватило его. Каждую ночь ему снился Дом Советов, и он снова бежал по коридору, и пули свистели возле самого его виска, и снова Ахмет пел древнюю песню воина, и он опять тащил вниз раненого, и опять видел Савелия с бутылкой бензина, идущего навстречу бронетранспортёру. Он с криком просыпался и потом долго ворочался, не в силах уснуть, а засыпая опять оказывался там: и снова строчили пулемёты и били орудия, и здание содрогалось от разрывов снарядов, он снова пытался завести машину, но дрожащие руки не слушались, и опять Савелий шёл навсречу бронетранспортёру... Это повторялось каждую ночь. Он не мог больше смотретьд телевизор, в котором наглые и бесстыжие дикторы постоянно лгали своими картавыми голосами, коверкая и уродуя русский язык новами иностранными словечками. В один из дней он решил навестить Андрея. Андрей уходил из Дома Советов после того, как парламент решил сдаться. Он уходил вместе со всеми, но на улице при обыске у него нашли спортивный пистолет. Избили, потом доставили в отделение милиции, там ещё раз избили и на следующий день отпустили. У Андрея Фёдор застал Григория, в комнате работал телевизор.

- Удивляюсь я вам, как вы можете всё это смотреть?