Рубеж

– Ну, прошу тебя, – умолял Нестеров. – Ну, осмотри его сам, вытащи осколки, сделай искусственное дыхание, переливание крови… Если бы я умел, то не просил бы… Не слушай врачей, попробуй сделать что-нибудь. Пусть один шанс из тысячи… Прошу тебя!

– Вносите следующего! – крикнули из перевязочной.

Фельдшер присел у носилок и с состраданием посмотрел на плачущего офицера:

– Он умер, поймите… На животе разорвалась граната… У него порваны все внутренности. Все можно было бы сделать, но у сержанта нет сердца…

Нестерова подняли на руки, внесли в перевязочную, раздели, положили на холодный жесткий стол. Фельдшер прикрыл голое белое тело офицера простыней.

Врачи обступили стол. Женщина в очках срезала ножницами грязный, пропитанный кровью бинт. У окна, спиной к Нестерову, сидела медсестра и заполняла формуляр:

– Звание?

Нестерову подали стакан с водой:

– Выпейте!

– Спирта бы…

Его не поняли.

– Звание?

– Лейтенант.

Он склонил голову набок и увидел себя в зеркале. Черное лицо и прозрачное тело. Посреди груди – дырочка. Всего одна крохотная дырочка. А у Шарыгина нет сердца…

– Должность?

– Командир взвода.

Его знобило. Холодные, чистые руки врачей коснулись груди. Фельдшер низко склонился:

– Вам плохо?

– Когда же я наконец умру?..

– Фамилия?

– Нестеров…

Врач крепко сжимал его запястье, прощупывая пульс.

Фельдшер приложил к ране тампон.

– Срочно на операцию. Срочно, – сказал негромко один из врачей.

Офицеры расступились, и Нестеров увидел Ирину. Она молча смотрела на него, и в глазах ее застыло недоумение.

«Чистенькая, накрахмаленная, – вдруг с отвращением подумал Нестеров. – Музыка, танцы… Как это все гадко! И ты тоже виновата, что Шарыгина уже нет…»

– Тебе больно? – спросила девушка.

«Почему она здесь? Что она спрашивает? Шарыгина унесли туда, а она здесь. Хоть бы заплакала, что ли?»

– Ты не узнал меня? – одними губами прошептала Ирина и вымученно улыбнулась.

– Ненавижу, – с трудом выдавил из себя Нестеров.

Все поплыло перед его глазами, замелькала заслонившая собой мир цветастая мозаика, закружились, как грампластинка, замысловатые геометрические фигуры – они переплетались, наслаивались друг на друга, стекали тягучими цветными слоями с острых граней белоснежных гор, дробились на радужные брызги, и Нестеров падал и падал в бесконечную пропасть все глубже, все дальше…

* * *

Палата. Ослепительный белый свет. Настолько ослепительный, что лицо следователя из военной прокуратуры кажется присыпанным мукой.

– Я к вам вот, собственно говоря, по какому вопросу. Нас интересуют подробности гибели группы сержанта Шарыгина. Вы, как свидетель, могли бы многое рассказать.

– Свидетелем я не был, – медленно ответил Нестеров, не сводя глаз с лица следователя. – А все, что знал, уже написал в рапорте начальнику штаба.

Следователь закивал головой:

– Все верно… Но меня интересуют еще кое– какие сведения. Я хочу понять, почему группа Шарыгина оказалась так далеко от основных сил роты.

– Вы спрашивали об этом Воблина?

– Спрашивал. Он сказал, что вы за что-то недолюбливали сержанта и часто ставили ему слишком рискованные задачи.

– Подонок…

– Аккуратнее с выражениями, лейтенант!

– Задачу сержанту ставил не я, а Воблин… – сказал Нестеров.

– Воблин? – усмехнулся следователь. – Начальник штаба батальона обычно командует батальоном, а не отделением. Ответственность за действия своих подчиненных несете вы, а не начальник штаба.

– И все же Шарыгину приказывал Воблин.

– Хорошо, допустим. Но кто это может подтвердить?

– Сейчас уже никто.

– В каком смысле?

– Бойцы, которые получали от Воблина задачу, погибли вместе с Шарыгиным.

– То есть живых свидетелей нет?

– Нет.

– И вы по-прежнему утверждаете, что группа Шарыгина оказалась в отрыве от роты по вине Воблина?

– Да, по вине этого подонка.

Следователь резко поднял голову. Ручка замерла в его пальцах.

– А откуда вы знаете, что конкретно поручил Воблин Шарыгину?

– Воблин поставил меня в известность.

– Вы не пытались ему возразить?

– Приказы не обсуждаются. А невыполнение приказа в боевой обстановке грозит судом военного трибунала.

– А за что вы недолюбливали сержанта? Я собрал на него характеристики – от командира роты, от секретаря комсомольской организации, поговорил с сослуживцами. Все характеристики безупречны. Шарыгин – прекрасный товарищ, смелый и мужественный боец. Что вы с ним не поделили?

«Знает?» – думал Нестеров, вглядываясь в пытливые глаза следователя.

– Что вы от меня хотите? – спросил он.

– Выявить меру ответственности каждого офицера батальона за неоправданно высокие потери.

– Да, – ответил Нестеров. – Я виноват. Виноват в том, что не застрелил Воблина. Виноват, что разрешил Шарыгину оторваться от роты. Виноват, что не развернул свой взвод на сто восемьдесят и не повел его домой, на родину.

– Это все патетика, Нестеров! – строго заметил следователь. – Мы выполняем в Демократической Республике Афганистан интернациональный долг. Вы офицер, который присягал своей Родине…

– Это тоже патетика.