Рубеж

— Да куда, дидька лысого тебе в печенки… Хлопцы, назад! Назад, я сказал!

Все происходит быстрей быстрого.

Над стеной возникает сразу несколько голов в косматых шапках — и тут же справа и слева от нас вьюгу раскалывают огненные вспышки.

Громыхает раз, другой, третий.

Стена чиста.

— Ондрий! Есаул, хай тебе грець! Живой?!

— Та живой я, пан сотник, что старому хрену сделается? А вот Свер-бигуз пораненный… и Нестеренко… стрелили Нестеренку-то!..

— Нестеренку убили?! Ну, все, вражье семя! Молитесь! Давай, Дмитро!

Замок подпрыгнул. С беззвучным запредельным звоном — упругой волной грохота разом заложило уши — посыпались, разлетаясь осколками, стекла. На месте ворот вспух огненный клубок, вверх взлетела мерзлая земля вперемешку со снегом, обломки дерева…

Мигом позже нам с Рио показалось, что «чудодей по минам да подкопам» зря бахвалился — ворота покосились, но все же остались на месте. Однако в следующее мгновение тяжелые створки с треском распахнулись под напором хлынувших на приступ Черкасов, и стало ясно, что беглый Дмитро таки знал свое дело: взрывом ворота приподняло с петель и вырвало из пазов тяжеленный брус, запиравший их изнутри. Сработано было действительно мастерски — другой бы только зря истратил огненное зелье.

Ответный грохот, навстречу казакам ударяют снопы огня — сердюки с установленной у крыльца чортопхайки дали залп из гаковниц.

Из бойниц — беспорядочная пальба.

Кто-то, вскрикнув, падает.

— Вниз, пан Рио. Наш черед.

Мелькают под ногами узкие ступеньки. Надворный сотник по дороге гасит редкие свечи, и в западном крыле воцаряется тьма. Сердюки внизу поспешно запирают тяжелую входную дверь за успевшими заскочить внутрь товарищами — теми, что стреляли из установленных на чортопхайке гаковниц.

— Руби двери!

— Келепы! Келепы давай!

Это снаружи. Приглушенная пальба. Дверь содрогается, но пока держится.

— Сними того, сверху!..

— Станьте по сторонам, чтоб шальной пулей не зацепило, — спокойно распоряжается Юдка. — Они небось, когда дверь вынесут, сразу палить начнут. А мы погодим, пока они пистоли да булдымки разрядят, и как сунутся — в ответ.

Мы отступаем назад. Становимся за колонну, непонятно зачем установленную прямо посреди широкого холла. Позади нас — лестница на второй этаж. Именно ее нам предстоит держать. И в случае чего — отступать тоже туда. К зале, где сейчас, подобно атакующим черкасам, ломятся в «Багряные Врата» Сале Кеваль и пан Мацапура-Коложанский.

Я уже не пытаюсь разделить, где мои мысли, а где — Рио.

Сейчас они у нас общие.

— У нас в Умани кантор был, — ни с того ни с сего говорит Юдка, глядя в пол. — Кантор Лева… его все так и звали: кантор Лева. В синагоге не пел, жил прямо на кладбище. Все на могиле сына сидел. Или внука, не помню уже… Отец говорил: он Леву, кроме как стариком, и не знал. Дед то же самое говорил. Как похороны, Лева явится и «кадеш» поет — хочешь не хочешь, а плачешь. Денег никогда не брал… ему уж после тайком подбрасывали. Наши говорили, его гайдамаки три раза убивали…

— А у меня коллекция была, — невпопад отвечает герой. — Линзы шлифованные… их — сапогом…

— Зачем?

— Низачем. Просто так…

Гулкий удар.

Треск распахивающейся двери.

— Факелы! Хлопцы, факелы запаливай!

Снаружи в холл вслед за снежной пургой врываются, мечутся на ветру блики пламени — кто-то из Черкасов успел зажечь факел.

В дверном проеме одна за другой сверкают вспышки, дробно бьют выстрелы; град пуль мечется по стенам, две или три звонко щелкают в колонну, за которой притаились мы.

Пора!

Я отдаю Рио все, что могу, все, что имел и получил от Рудого Панька, с трудом сдерживаясь, чтобы не оставить чуток про запас.

…и подтолкнуть в горячке боя под руку этого Заклятого с Запретом ни убийство… подтолкнуть, самую малость…

Нельзя! Или все-таки…

Стрельба на миг смолкает, в двери разом ломится толпа Черкасов, за их спинами пляшет пламя уже многих факелов — навстречу, справа и слева, бьют ответные выстрелы.

В упор.

Кто-то валится навзничь. Звон стали, крики. В дверях — свалка.

Надворный сотник слегка придерживает за плечо рванувшегося было вперед Рио.

— Не время, пан герой. Потерпите немного. Пусть выпустят все заряды; пусть войдут внутрь. Тогда самый цимес и начнется…

— Но там же… наши люди! Они погибнут!

— Нашим людям так и так конец. Да и нам, видать, тоже. Успеете в пекло, пан Рио. Туда еще никто не опаздывал.

Полотнища света выхватывают перекошенные усатые лица, взблескивают на лезвиях сабель и боевых келепов.

Лязг, хрип… ругань.

— А вот теперь — пора.

Юдка хладнокровно достает из-за пояса два длинных пистоля. Третий, маленький, но зато двухствольный, заткнут за кушак сзади, за спиной. Запасливый человек — пан Юдка!

— Подвал ищите! А вы со мной, наверх!

Надворный сотник молча разряжает один из пистолей в ближайшую фигуру — и, видимо, в отсвете выстрела успевает заметить новую подходящую цель, потому что почти сразу стреляет снова.

Разряженные пистоли летят в темноту.

— Хлопцы! Ось они! Рубай вражью силу!