Рубеж

Я думал — нет ничего страшнее, чем то, что случилось со мной в двенадцать лет. Разрушенный дом, замученные родные; собственное бессилие и неумение защитить… Но когда душегубы под предводительством какого-то Железного с людоедской жестокостью перебили взрослых Юдкиных родичей, когда взялись жарить на огне Юдкиных братьев и его самого, двенадцатилетнего, а рядом умирали под насильниками сестры…

Тогда и он воззвал к Неведомому — и получил такой же дар, как у меня. Превратился в боевую крепость с замурованным в стене детским скелетиком.

Впрочем, нет. Вторая — точнее, первая! — душа Юдки жива, как и моя, еле дышит, но все-таки жива.

— Прошу прощения, пан Юдка… Кто они были, эти изверги? Политический заказ?

Неприятная, не до конца понятная мне улыбка:

— То у вас, пан Рио, политические заказы. А здесь простые нравы — богатому пану маеток подпалить, онучей из китайки надрать, католика пилой перепилить, жида поджарить…

Я ничего не понял, но смолчал.

Он рассказывал дальше — как встретились Двойник, Смерть и Пленник; первым был я, второй — Ирина Логиновна, третьим — тот, за кем меня послали, младенец, спасенный нами от обезумевшей толпы. Эти трое сошлись — в ту нашу первую, холодную встречу, и Юдке было предначертано вскоре умереть, но он почему-то не умер.

Он говорил, и многие миры, по которым так заманчиво, так интересно было бы путешествовать, оборачивались для меня одним-единственным миром, разделенным Рубежами, а сами Рубежи из волшебных граней неведомого превращались в ремни и шнурки, то там, то здесь перетянувшие живое тело, удерживающие в узде гной и яды, но и кровь удерживающие тоже.

…Сале? Ах да, Сале, наш Проводник! Она была в сговоре с Рубежными Малахами, она, а не я, получила самый настоящий Большой Заказ! И она его выполнила: странный ребенок, брат чумака Гриня, оказался по ту сторону Рубежа, в моем мире, который Юдка почему-то именует Сосудом.

Чужие игры!

Уже сметены с доски третьестепенные фигуры — мои подельщики, Хостик и к'Рамоль — и подходит черед второстепенных, то есть наш с Юдкой черед. Я не спрашиваю, что нас ждет; что-то очень скверное, и я понимаю этих людей, наших тюремщиков!

— Пан Юдка! Мы с вами хорошо сражались, и вы сполна выполнили наш… уговор. Нас многое… роднит. И все-таки я не могу не спросить. Те люди, что пришли тогда на свадьбу… и многие другие, нашедшие смерть от вашей руки, иногда нескорую, почти всегда — страшную… чем они провинились перед вами, перед вашим заклятием?

Мой собеседник молчал.

— Эти люди — слабые, иногда трусливые, иногда подлые… но тем не менее…

— Ах ты, герой, — с непонятным выражением сказал Юдка. — Странствующий герой!..

Я вспомнил, как он бил Ирину — каблуком по голове. Я вспомнил, и по моему затекшему телу прошла судорога.

Если бы Ирина не кинулась за Мацапурой в пролом! Это было невозможно, она же не могла ходить! Она бросилась на четвереньках, едва ли не ползком. Раньше я думал, что только любовь способна на такие подвиги. Оказывается, ненависть не менее жертвенна, и даже скорее наоборот.

И Сале тоже успела уйти. А страшный Мацапура полагает, и не без основания, что по ту сторону Рубежа ему будет привольнее, чем на родине… Но все-таки, если бы Ирина осталась здесь, и осталась жива — моя судьба сложилась бы иначе? Или?..

Над нашими головами загрохотали шаги. В углах притихли мыши, с потолка посыпался мелкий мусор; свет, пробившийся в щель приоткрытого люка, показался нестерпимо ярким. — Живые, Панове? — осведомился молодой, но до хрипа сорванный голос. — То попрошу, Панове, на добрую палю!

Люди стояли тесно — площадь была невелика, а пространства для предстоящего действа требовалось немало. Я поначалу и не понял, что здесь готовят, — два огромных круторогих быка, сложная система упряжи, скамейка…

Потом стало ясно, что такое «паля». Это длинный заостренный кол, тупым концом упирающийся в край земляной лунки. И механизм казни стал понятен как-то сам собой, а в животе сделалось тяжело и холодно, как будто я по ошибке проглотил покрытый инеем камень.

Что это? Страх смерти? Давно забытое чувство… Вернее, и вовсе не знакомое; до того, как воззвать к Неведомому, я смерти не боялся, а уж после — и подавно! Страх такой смерти?

Пожалуй. Я узнал сотника Логина — для него мы были виновниками гибели его дочери, хотя на самом деле девица Ирина, скорее всего, жива… Я узнал писарчука Федора — тот стоял между двумя здоровенными воинами, и все трое были неуловимо похожи друг на друга — не иначе братья. Писарчук стоял без очков, и от этого мне почему-то сделалось легче. Парень хоть и пришел посмотреть, как нас насадят на кол, — но подробностей видеть не желает.

Я узнал еще несколько знакомых лиц — молодые ребята, из которых госпожа Ирина пыталась в свое время сколотить войско. Мало же их осталось, ох как мало!..