Рубеж

— Вчера-то меньше было. Растет! Нет, Ярина Логиновна, смотреть я стану. А ты — вертеться. Дурак кнеж Сагор — талисман волшебный из рук выпустил! А за меня не бойся, моя ясочка. Не выпущу!

Заперты двери. На окнах переплет мелкий, не открыть, не выглянуть. Темница! А что не подвал сырой, а покои богатые — велика ли разница? Только и осталось — горницу шагами мерить. Да и то, много ли пройдешь с ногой хворой? Раз, другой…

— Отворите! Отворите!

Тихо. Слуг — и тех нет. Словно бы вымер замок.

Присела Ярина на край кровати, трость уронила. Нагибаться не стала — ни сил, ни надобности. К чему? Гулять не покличут.

— Эй, кто-нибудь!

Никого! То есть тут они, небось в коридоре стоят, а отозваться боятся.

Суров Дикий Пан, сумел пахолков в руки взять! Если и осталась тут душа добрая, то все одно — не поможет.

Страшно!

Ну почему так выходит? Почему только раз довелось с упырем этим лицом к лицу сойтись, шаблей о шаблю ударить? Все бы отдала за дедову «корабелку», да где она теперь? Разве что у Юдки, пса панского узнать.

Да и не одолеть ей Дикого Пана. Страшно, смертно бьется! Словно и впраду — бес. Бес?

Задумалась Ярина, подбородком в кулаки сжатые уперлась. В одном просчитался Дикий Пан — дал ей время. Не иначе, слишком в себе уверен. И то — в полной воле она, Ярина Загаржецка, у этого изверга. Захочет — на дыбу подвесит, захочет — на ложе бросит…

…Плеснула краска в лицо. «Стало быть, сердце с перцем? А, Ярина гновна? Какова ты с шаблей — знаю…» Не вспоминать бы, так не забудется! Как навалился, как в лицо задышал… Нет, нельзя! Нельзя вспоминать! Потом вспомнит — когда час настанет эго Пана в клочья рвать! Потом!

Мотнула головой панна сотникова, словно мару прогоняла. Не взять шаблей беса. А иначе если? Вроде бы и умен Мацапура, и «Рафли» колкие читал…

Умен?

Усмехнулась Ярина, на покрывало тканое легла, руки за голову закинула. Вспомнилось, как спорил как-то с попом валковским химерный чародей Панько. Панотец Никодим ему из Библии словеса, а румяный пасичник щурится, усмешкой рот кривит: «Умен ты, батюшка, умен. Да только ум у тебя — дурак!» Не великого ума Дикий Пан!

Умен был — не вставал бы войной против всего Войска Запорожского! Или на острове они, посреди моря Черного? Сжег бы Валки, и Полтаву сжёг — неужто на том все кончилось? Хоть и обросли жирком полковники да старшины генеральные, а все равно бы — не стерпели. Видать, жадность Мацапурина того ума посильнее!

А как нашкодил — бежать вздумал. Вроде бы и умно — через Рубеж перебраться, в мир запредельный. А о том не подумал, что визы чаклунской всего-то на год хватает. Значит, и страх панский ума посильнее! Теперь она, Ярина Загаржецка…

Не утерпела — вновь вскочила. Долго трость поднимала, встала, проковыляла к двери. Тихо было за дверью. Ну и пусть! Думать никто не мешает.

Ведь что получается? Узнал Мацапура, что у нее, у Ярины Загаржецкой, откуда-ниоткуда сила неведомая взялась. Узнал — и понял, что ту силу можно на спасение направить. На свое спасение. Узнает панна сотникова, что миру этому конец приходит, позовет спасителя неведомого, а Дикий Пан в ее подол клешней вцепится. Вроде рака!

Умно? Ой ли?

Решил Дикий Пан, что она жизнь свою выше всего любит. И за эту жизнь готова даже его, Мацапуру-анчихриста, из пекла вытащить. Значит, грозить станет. Грозить — и сулить всякое.

Ну и пусть!

Усмехнулась Ярина, легонько тростью в дверь ударила: тук, тук, тук! Как бить это в байке, что Хведир когда-то рассказывал? «Я, Черная Рука, иду тебя кушати — с ручками, с ножками, с пальчиками!»

Тук, тук, тук, Дикий Пан!

Или не слышишь, как Смерть твоя стучится?

Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи

Теперь я знаю, как летают!

Это очень просто! Я летал. Я поднялся на большое дерево в саду. Я не испугался.

Когда я вырасту, то смогу летать под самыми звездочками.

Я научу летать Ирину.

Красивый человек, который ходит за мной, познакомил меня со своей девкой. Она хорошая. Она погладила меня по щеке. Она удивилась. Она сказала, что меня называют чудовищем. А я — не чудовище, я очень красивый парень. И мне скоро надо будет искать невесту. Я спросил, что такое невеста. Она смеялась. Она сказала, что скоро все девки будут умирать, когда меня увидят. Я сказал, что не хочу, чтобы они умирали. Она снова смеялась, и красивый человек — тоже. Они хорошо смеются.

Красивый человек принес железную рубаху и попросил меня примерить. Рубаха тяжелая и очень большая. Красивый человек сказал, что ее носил княжич, который умер. Я тоже буду ее носить, когда рубаха станет меньше. Красивый человек дал мне подержать меч. Он не тяжелый. Я сказал, что этот меч — ненастоящий. Настоящий меч не из железа, а из огня.

Тетка спросила, слышу ли я бабочек. Я сказал, что слышу. Тетка повела меня к дядьке Князю.

Дядьке Князю больно. Он сидит в большом кресле. Красный камень на его перстне не горит.

Дядька Князь попросил меня позвать бабочек. Он сказал, что с бабочками желает поговорить Князь Сагор. Я звал. Я звал долго. Бабочка отозвалась. Она розовая. Она яркая.