Рубеж

— Язык прикуси, Еноха! Или ты с ведьмой заодно?

— Я — с ведьмой?! А ну иди сюды, собачий сын! Я тебе…

— Кто — собачий сын?! Я — собачий сын?! Иду, Мыкола, иду, крапивное семя!..

Скандал ширился, разрастался, расправлял саженные плечи. Ему, скандалу гвалтовичу, было вольготно здесь, на замковом дворе, дышать полной грудью, — наливая лица сизой краснотой, забивая глотки хриплым кляпом брани. Легли ладони на эфесы сабельные, сжались в кулаки, забелели литыми костяшками; катну лись желваки на скулах.

«Армагеддон, — без причины вспомнилось Сале Кеваль удивительное Имя, взятое из самой страшной книги в библиотеке веселого Стася. — Последнее поле».

Вот он наяву: скандал, переходящий в Армагеддон.

Смешно?.. смейся, Куколка! до слез, до судорог — смейся!

— Га?!

— Ото ж!

— Та хватит вам, хлопцы, кончайте свару!

— Нет, пусть он мне в ясны очи скажет — кто собачий сын?!

— Рубить! Вщерть!

— Не можно!

— Да вы что, сдурели, вражьи дети?!

— Это мы сдурели?! Это мы — вражьи?!

— Это мы — дети?!

— ГОСПОДА!!!

Голос героя Рио лязгнул боевым железом, и все как-то разом смолкли.

— Отпущенное вам время истекло. К сожалению, нам не удалось прийти к соглашению. Вынужден объявить вам от имени господина Гоара, наместника Серебряного Венца, что в самом скором времени мы будем иметь честь начать военные действия. Переговоры окончены. Всем спасибо.

И герой, бряцая доспехом, полез обратно через стену.

Логин Загаржецкий, сотник валковский

— Докричались, курьи головы?! — сотник весь кипел, как котел, забытый растяпой-кашеваром над жарким костром. — Теперь из-за того клятого Мацапуры всем гинуть доведется! Эх, канчуками бы вас кожаными! да горелкой вспрыснуть! да по новой канчуками упарить…

Логин обреченно махнул рукой: что, мол, теперь глотку драть?

— Шмалько!

— Здесь я, пан сотник!

— Зброю всю огнепальную перечти быстро. Мне доложишь. Разумеется, писарчук Хведир со всех ног кинулся помогать есаулу и едва не сбил того со счета своими мудреными словесами. Однако Логин Загаржецкий внимания на бурсацкие вытребеньки не обратил. Про себя бранясь по-черному, окинул цепким взглядом стену — поставь на плечи джуру верного, так еще и с гаком выйдет! — крытую галерею поверху, крепкие ворота, зубцы донжона… Знать бы: сколь далеко дареная махи-ния бьет? По-любому — куда дальше, чем булдымка или та же фузея. Значит, вон туды ее, матушку, в угловую башню: из башенного окна ворог как на ладони, весь его табор, и укрепления, что перед фортециеи возвели.

Запляшут трепака, нюхнув черного пороху!

Никогда реестровый черкас от боя взапуски не бегал, не бывало такого чуда на свете белом! Только это ж не черкасом-реестровцем, а дурнем наипоследним быть надобно — супротив цельного войска с голым гузном переть, когда всех делов-то…

Ладно, после драки за чубы не таскают. Сам виноват, пан сотник: не сумел людей в кулаке удержать, приказать, заставить, на своем настоять — крутись теперь ершом на сковородке!..

— Так что докладываю, пане сотник: гармата — одна, гаковница — одна, кулемет «кропоткинский» — один, пистоля жидовской системы «Маузер» — тоже одна. Рушниц шесть имеется, пистолей разных — одиннадцать. И еще у Грома бонбы в запасе: фитильных — чортова дюжина ровно и новых, бутылочных — семь штук.

— А с зарядами как?

Шмалько на миг замялся, почесал в затылке. А потом решительно вытолкнул вперед взлохмаченного Хведира Еноху:

— Пусть пан войсковой писарь докладает! У него все записано.

— Докладай, Хведир, — кивнул Логин новоявленному войсковому писарю. Ишь, зарделся малый: кумачом горит. — Только гляди у меня: без выкрутасов! не в бурсе!

— Итого зарядов к дивовидной махинии, кулеметом именуемой, в наличии четыреста тридцать семь штук… — поспешно забубнил Хведир, тычась окулярами в мятый листок пергамента, сплошь исчирканный буквицами и цифирью.

Во дает, чернильная душа! и когда сосчитать успел?! — еще подивился Логин.

— …у жидовина Иегуды Иосифыча (сотника чуть удар не хватил: Иосифыча! ну, пан писарь!..) к пистоли «Маузер» — сорок девять зарядов, ежели не врет. К рушницам пороху да пуль — на дюжину выстрелов с каждой; к пистолям — до полудюжины; с гаковницы Петровой три раза бахать выйдет, а в гармате — тот заряд, что в ней допреж имелся. Ежели порох весь до купы собрать, то выйдет и по второму разу в гармату забить, однако же тогда из рушниц и гаковницы палить нечем будет. А кроме того, имеется у меня соображение, пан сотник…

— Хватит, пан писарь. Соображать после будем, коли живы останемся! — оборвал бурсака Логин, почуяв сердцем: сейчас не остановишь хлопца, он до Страшного Суда свои «соображения» высказывать будет. — Кто с кулемета палить горазд?

— Я! — гордо выступил вперед Забреха. — Обучили кропоткинцы! Только второй нумер потребен, пан сотник: ленту держать. Чтоб не перекосило заразу…

— Подержишь, пан Ондрий?

Приказывать старому другу не стал. Спросил, будто в камышах на рыбалке: подержишь, мол, удилище? пока я горелки в кружки разолью?