Рубеж

Логин сунулся к соседней бойнице - и заморгал в изумлении! На фортецию надвигался молочный кисель тумана, упрятав ряды атакующих, будто гречневые клецки. Это летом-то, средь бела дня - туман?! Нет, врешь, вражий чаклун, не станет Логин Загаржецкий наугад палить, зря последние заряды тратить!

- Гей, пани Сало! Разгони морок!

- Попробую, господин сотник, - ответ ведьмы, что по-прежнему стояла у перевернутой телеги, звучал усталой безнадегой. - Я попробую… попробую… я…

Иное славно: опоздал вражий чаклун додуматься! Раньше дурить надо было, а теперь уж все едино - чем палить? поплевать в дуло, авось, стрельнет?! Незримая ложка зачерпнула киселю, на миг под стенами посветлело - и этого мига сотнику хватило, чтобы спустить курок и отправить лишнюю душу в тутошнее пекло.

- Все! Не могу больше! - выдохнула во дворе Сале, и сотник даже не удивился, разобрав сквозь шум боя ее тихий вскрик. Ведьма, она ведьма и есть! - Не могу… не…

Бабахнула в последний раз гаковница, трижды бренькнул и смолк чудной "Маузер".

Пора на гулянку?

* * *

Не воспользовавшись лестницей, сотник молодым бесом спрыгнул во двор. Выдернул из ножен верную "ордынку", потянул из-за кушака запасенный пистоль…

Оглянулся наскоро.

Все в сборе, вся последняя в этой жизни сотня Логина Загаржецкого. Братья-Енохи: молчун Петро с наспех перевязанной грудью, гаковницу за дуло держит, Мыкола любимый палаш аглицкой работы из ножен тянет. Скалится зимним волчарой жид с шаблей: небось, свою пасху поперек календаря справлять задумал. Ярина с бурсаком - у гарматы, вон и фитиль дымится. Рядом ведьма Сало, в руках кривые железяки, вроде ножей, остальные из перевязи торчат. Нет, все-таки бой-баба, даром что ведьма! Шмалько с чортякой за кулеметом залегли, бок-о-бок. А вон и Гром с бонбой, на галерее, примеривается. От хитрый москаль! Сберег-таки подружку на закуску!

Крест нательный пропьет-прогуляет, а это добро - никогда!

- Ну, бабы-девки-хлопцы, кого чем обидел, простите! Не поминайте…

Договорить не успел: из курящегося пролома, из киселя чаклунского с воплями полезли люди в латах.

- Гармата! пали! - махнул рукой сотник Логин.

Бахнуло так, что разом заложило уши. Кажется, из тех, кто успел первым сунуться черкасского тела отведать, не уцелел ни один, - но следом уже вовсю ломились другие, топча тела своих же товарищей.

Деловито заворчал кулемет.

Знал чортяка свое дело. Чортову дюжину и положил, пока смолкла диковинная махиния. Сотник уж и рот было открыл: приказ отдать! - но тут в проломе рвануло напоследок, только кровавые ошметки порхнули воробьиной стайкой. Это Гром остатнюю бонбу бросил.

Вот теперь - и правда все.

Праздник.

- Рубай их, хлопцы! В бога-душу-мать!

Пистоль разрядил почти сразу, в чей-то лыцарский шлем с решеткой-забралом. Не спасло забрало лыцаря: ишь, славно рухнул, истукан железный! Еще два-три пистоля выпалили по сторонам - и зазвенела сталь о сталь.

Поначалу в горячке показалось: удержат они пролом, отобьются! Да и то сказать - пролом-то грошовый, больше чем по двое за раз не протиснешься, а тут еще встали: справа сам Логин с есаулом, слева - Мыкола-рубака да жид заговоренный. А посередке чортяка своим протазаном что твой писарь гусиным пером чвиркает. Снаружи гвалт учинили: "Аспидовы Пасынки! Глиняный Шакал, Глиняный Шакал!" - это они чортяку так матерно обзывают. Есаул им в ответ: "Грозилась кума нажить ума! Только суньтесь, ухи свинячьи!" И смех и грех, словно дети малые!

И тогда взвился крик ведьмы:

- Берегись! Они через стены лезут!

Только крикнула - тут ворота и рухнули.

Завертелся дикий смерч по двору замка. Раскидал черкасов в стороны, не пробиться друг к другу - только успевай жать лихую жатву! Руби, сотник! мелькай в самой гуще красным верхом шапки! тешь душеньку на посошок! Пусть икнется любому на свете этом, пусть запомнится: как умеют помирать славные витязи! Гей, черкасы! не выдавайте лучшего цвета вашего войска! время честить встречных-поперечных на все боки!

А пот уж заливает глаза, соленый, боевой пот, крепче горелки, слаще вздоха последнего! бежит ручьем! Не поддавайся, Логин! руби! кто ж тебе спину прикрывает, сотник?!

Чорт!

Ей-Богу, чорт! С протазаном своим.

- Гей, чортяка, прорвемся?!

Узкоглазая морда ухмыляется в ответ, кривит собачьи губы. Расцеловал бы, да некогда! Вокруг на миг становится просторно: латникам кнежским, и тем не по себе стало при виде адской ухмылки.

- Шакал, Шакал!…

Ну и Шакал, ну и Глиняный - так что ж теперь? Поп сказывал, боженька первого Адама тоже из глины лепил…

Ага, попятились?!

Мгновения еще тянутся, краткие мгновения жизни, которой осталось всего ничего, только оглядеться по-быстрому: как там хлопцы? доча? жид с ведьмой?

Живы еще?

Исчезнув куда-то, звуки вдруг возвращаются, наваливаются отовсюду.

- А-а-а-кха-кха! - захлебывается смертный хрип. - С-с-сучары!… Лови!

Оглушительный грохот. Мясной ливень сечет булыжник двора, лязгая обломками доспехов. Что ж ты такое укрыл под самый конец, Дмитро-пушкарь? Правду ведь пророчил: "А меня, пан сотник, хоронить не доведется!" И смеялся еще: нравилась шутка.