Рубеж

Девушка пожала плечами. Враги уходили на юг, но до кордону еще скакать и скакать, а путь вел через села, где каждого подозрительного обязательно остановят. А не остановят - погоню пустят.

Раненых отправили в Валки. У Хведира оказалось проколото плечо, страхолюду пуля пробила бок. Бабка Руткая остановила кровь, заметив: "Что чорт, что бурсак - выдюжат!" Осмелевшие мужики в дюжину глоток вызывались помочь, но Ярина решила взять с собой только Гриня. Во-первых, не побоится - за братом едет. А, во-вторых, спокойнее, дабы посполитые сдуру вновь за камни не взялись.

- Ну-ка расскажи еще раз! - велела панна сотникова.

- Ну… - Гринь вздохнул. - Появились, стало быть, они, и спрашивают: чего, мол, тут происходит? Потом ко мне: жив братик? Я и смекнул - нечисто дело. Главного, в доспехе который, Рио зовут; того, что пана бурсака подранил - Хвостик; а ведьму эту клятую (парень не выдержал, сплюнул) и вовсе - Сало!

Девушка невольно усмехнулась. Хороши имена! Немцы? Вряд ли!

- А молодой - он вроде как лекарь, Крамольником кличут. Мы как в хату пришли, он вместе с этой ведьмой братика смотреть стал. Мол, не захворал ли. А как цацку золотую увидели, обрадовались, и к этому старшому - Рио. Тот тоже обрадовался…

Село приближалось. Возле крайней хаты мелькнула темная фигура. Девушка нахмурилась и невольно коснулась сумы, где ждали своего часа пистоли.

- Я так понял, панна Ярина - ждали они кого-то. Вроде как проводника.

Ярина кивнула - что-то подобное говорил и пан Рио…

- Стой! А ну, стой!

Из-за ближайшего плетня выбежали четверо, загородили путь.

- Кто такие?

Пугаться или пистоли доставать было ни к чему. Это оказались свои - местные черкасы-подсоседки, поднятые среди ночи по тревоге.

Объяснились быстро. Ярина не ошиблась: сторожа видела беглецов. Не только видела, но и задержать пыталась. Да не смогла: верховых коней у местных посполитых не оказалось, и всадники ушли дальше на юг - к Минковке.

С шага перешли на рысь. Минковка была рядом, за горбом. А там уж беглецам деваться некуда. В селе - тоже сторожа, но уже не из подсоседков, а из настоящих черкасов. Эти не пропустят.

- Как думаешь, Гринь, зачем им твой брат?

Парень насупился, отвернулся:

- Так… Оно и говорить нехорошо, панна сотникова. Батька его - исчезник, чортяка. А эти - оттуда же, видать. Родичи!

Ярина еле сдержала усмешку. Как это бедняга-Хведир назвал? Фольклор? Вот уж точно, фольлор! Но пергамент с золотой печатью заставлял задуматься. И вправду - приходит в Гонтов Яр чуж-чуженин, явно издалека, женку заводит, сын рождается. Потом этот чужак куда-то исчезает, а затем… Затем за сыном приезжают - тоже издалека! Приезжают, на амулет смотрят, что батька оставил… Интересно, в каких это краях на подорожные золотые печати вешают?

- Слышь, Гринь, а батька братика твоего куда девался?

Отвечать чумаку явно не хотелось. Он вздохнул, скривился:

- Мы с ним… Подрались мы. Очнулся - нет его. Да только потом он вроде как приходил - цацку золотую братику оставил.

Девушка согласно кивнула - сходится. Не иначе, прятался чужак. Забрался подале, да только и здесь нашли. Вот и ушел, а сына оставил. Думал, наверное, что младень в безопасности будет. А не вышло!

- Родитель этот… Батька который. По-нашему говорил? Православный?

- Да где там православный! - вновь скривился Гринь. - Чортяка и был, хоть бы раз на образ перекрестился! А говорил по-нашему, да как-то странно. Вроде пана Рио.

И это сходится! Опять не обошлось без невидимого толмача. Кто же это такие?

- В том пергаменте сказано, что пана Рио какой-то владыка послал, - вслух заметила девушка. - Владыка - или князь. Значит, чортяка этот ему либо родич, либо ворог смертный. Так, что ли, Гринь?

Чумак не ответил и поспешил сотворить крест. Ярина улыбнулась. Видимо, парень вспомнил, кто всем чертям князь и владыка.

Фольклор!

При въезде в Минковку их вновь остановили. Да не просто окриком - стволами в упор. Ярина даже испугаться не успела. Набежали, наставили рушницы и только после извинились - узнали. Старшой, пожилой черкас с глубоким шрамом на всю щеку, только руками развел, прося прощения у "панночки Загаржецкой". Обдурили старого! И как обдурили!

Беглецы были в Минковке за полчаса до этого. Въехали с криком и воплями, старшого кликнули и принялись плакаться, что де купцы они заморские, лихими людьми грабленые. А люди эти лихие все как есть забрали - и возы, и золото, и бумаги, какие были, а теперь за ними, бедолашными, вдогон идут. Товарища их уже убили, ребятенок расхворался, плачет. А люди лихие не успокаиваются, за ними наметом скачут…

Пока старшой суетился, черкасов поднимая да стражу у околиц выставляя, пока рушницы заряжали и рогатку посреди улицы громоздили, беглецы и сгинули. Не по большому шляху, что на полдень ведет - там своя сторожа, без разрешения не пропустит, - а по дороге, что в лес сворачивает.

Теперь старшой с досады усы седые рвал, перед панной сотниковой извиняясь. И действительно: кто ж его знал? У беглецов и зброи огненной не было, одни шабли, и не шабли даже, а так, баловство заморское. И дите при них, и баба. Ну как не поверить?