Рубеж

- В сердюках я сейчас - у пана Мацапуры. Сам не рад, да деваться некуда, панна Ярина. Так вот, прознал я, что пан Станислав сжечь Калайденцы задумал. Завтра…

Девушка вздрогнула, но миг спустя ощутила злость - и неведомую ранее уверенность. Широко шагает Дикий Пан, не споткнуться бы!

- Десять человек поедут - с паном Юдкой. Село маленькое, пан Станислав говорит, что и десятка за глаза хватит…

Ярина усмехнулась - нет, не хватит! Теперь они в Валках не слепы! Теперь и ударить можно - во всю силу!

- Когда?

Гринь задумался, зачем-то потер подбородок.

- После полудня, думаю, к вечерне. Пан Станислав ждет, пока все в церкви соберутся.

- Ясно…

Мысли неслись, обгоняли друг друга. Десять сердюков - немного. На дороге встречать опасно - уйдут, да и на шаблях мацапуровы хлопцы горазды. А вот ежели в церкви спрятаться, да гаковницу вперед выставить… Десяток - в церкви, другой - за домами, чтоб никто не ушел…

- Ну, спасибо тебе, Гринь! От меня - и от тех, кого ты от смерти спас!

Парень смутился, помотал головой:

- То вам спасибо, панна сотникова! Поеду, как бы не хватились…

Он вновь поклонился - отдельно Хведиру-Теодору, отдельно Ярине - и шагнул в темноту.

Сгинул.

- Ну что, пан писарь сотенный? - Ярина глубоко вдохнула холодный воздух, улыбнулась Хведиру. - Вот и мы часу дождались!

* * *

Кони были плохи - еле шли по глубокому снегу. Всадники сидели кое-как, в седлах, а порою и просто на попонах. Ярина обернулась, головой покачала - не войско! Хоть и стараются хлопцы.

Сама девушка ехала впереди, рядом с верным Агметом. Не в первом ряду. Туда не пустили, напомнив, что место сотника - за дозорными, а еще лучше - сбоку, к середине ближе. Вот и довелось пристроиться за широкой спиной пана Рио. Тот сам вызвался первым ехать. Агмет заворчал, но гость, мягко улыбнувшись, напомнил, что у него все-таки два глаза.

Пан Рио был не один. Слева грузно восседал широкоплечий Хостик-Хвостик, справа ерзал по седлу пан лекарь. Их Яринка и брать не хотела: один с раной недолеченной, другому на коне сидеть неладно. Но оба - и заризяка, и гулена - твердо заявили: куда пан Рио - туда и они. Так и переспорили.

Когда все трое сели на коней, девушке внезапно почудилось, будто она уже где-то видела этих странных вояк. Не у хаты Гриня Кириченки, не в лесу - раньше. И только за Валками, когда отряд свернул в лес, сообразила. Ну, конечно! Картинка-лубок, что в горнице отцовской висит! Давно уже висит, поблекла вся. Заходил как-то в Валки офеня из Московии, вот и продал.

Да, картинка, друкованная, красками расцвеченная. На ней тоже три всадника-богатыря, в кольчугах, с мечами. Один руку ко лбу прикладывает, другой рукоять кладенца булатного сжимает…

Ярина чуть не рассмеялась. И вправду! Пан Рио Муромец, Хвостик-Добрыня да Крамольник Попович! И кольчуги при них, и мечи. Только за плечами у пана Муромца - мушкет, а у пана Добрыни - шило да фузея. А так - и не отличить!

Настроение сразу улучшилось. Да оно и не было плохим. Ей ли, сотниковой дочке, боя боятся? И народу достаточно, двадцать парней с ней едут, и шабли с ними, и рушницы, и даже гаковницу волокут. А главное, не вслепую едут. Спасибо чумаку, славный оказался хлопец!

Одно тревожило. Уже перед тем, как выступать, Хведир отвел Ярину в сторону и стал плести какую-то ахинею, что, мол, опасно, и Гриню верить до конца не стоит, и самой ей ехать ни к чему. А если и ехать, то всю сотню брать с ним, паном Теодором, впридачу.

Девушка и слушать не стала. Если уж Гриню не верить, так и верить некому. А сотню брать не след. Во-первых, и сотни нет, всего восемь десятков, а во-вторых, Валки бросать нельзя. В Валках Хведиру и место - пусть в окуляры смотрит да лад блюдет.

Поспорили. Поругались даже.

С тем и уехала.

Теперь, ясным днем, Хведировы страхи и вовсе казались ерундой. Вот лес проедут, а там и Калайденцы. Первым делом - разведку вперед, затем - к церкви…

Сзади засмеялись, присвистнули.

- Панна сотникова, а можно песню?

Ярина улыбнулась - хорошо, что у хлопцев настрой боевой!

- Давай!

Вновь присвистнули, и молодой голос затянул - громко, задорно:

Ехал козак за Дунай,

Сказал: дивчина, прощай!

Вы, коники вороненьки,

Несить та гуляй!

Песня была своя, валковская. Максим Климовский ее сложил, тот, что к Ярине сватался. Девушка лишь головой покачала - без царя в голове хлопец. А песня хороша, теперь ее всюду поют: и в Полтаве, и в Харькове.

Постой, постой, козаче,

Твоя дивчина плаче.

Як ты меня покидаешь,

Тильки подумай!

Пели весело, в два десятка глоток, и девушке подумалось, что угадал гуляка-Максим. И сам он теперь за Дунаем, и батька ее, и браты Хведировы. И песня уже там…

Белых ручек не ламай,

Серых очек не стирай,

Меня з войны со славою

К себе ожидай.

Девушка и сама не заметила, как подпевает. Это хорошо, когда перед боем поют! Поют - значит, не боятся…

- Ханум!