Рубеж. Пентакль

– О чем беспокоиться, Рам? – пробормотал я в сторону. – Сломается ось – тогда будем думать…

– Рио, – он помялся. – А ты уверен, что тебе никто никаких видений не наводит, а?

Хостик мельком глянул на нас с высоких козел. Расслышал. Слух у Хосты – не в пример голосу, рысий слух.

Я усмехнулся:

– Уверен, Рам. Совершенно уверен.

Видения – излюбленный прием Шакалов. Но вот только кузнечик на розовом мраморе – моя личная забота, то, что приходит независимо от времени дня, независимо от сиюминутных занятий и, уж конечно, независимо от железной клетки.

– Ну, смотри, Рио…

Я кивнул:

– Хорошо. Буду смотреть.

Крестьяне снабдили нас баклажкой молока от черной коровы – защищаться от Шакала. Еще утром, как только выехали, к'Рамоль пропихнул в глиняное горлышко какую-то свою приправу – и теперь мы с удовольствием выпили каждый по кружке игристого молочного кваса. Спасибо крестьянам – угостили не без пользы…

Глиняного Шакала невозможно убить мечом. Защищаться от него не имеет смысла; не будь я тем, кто я есть – ни за что не принял бы заказ. А вот тем бедолагам, которым придется поднимать клетку на верхушку колокольни, там расклепывать и Шакала вынимать, – не позавидуешь.

Проще сбросить его как есть. В клетке.

Только почему это должно меня волновать?

Оба моих спутника устроились на ночлег под открытым небом. Даже если пойдет дождь, никто из них не переберется под телегу. Спать под задницей у Глиняного Шакала – удовольствие маленькое. А если еще и доски просядут…

К'Рамоль с головой забрался под теплый плащ. Хостик остался дежурить, сидел, нахохлившись, изредка подкармливая костерок сыроватым древесным мусором. Хостик может неделями не спать – когда я брал его на контракт, это достоинство приглянулось мне прежде всего.

В темноте бродили невидимые, но отлично слышимые лошади.

Я постелил себе в стороне от телеги. Лег на рогожу и по уши укутался одеялом; прямо перед носом благоухали в темноте «девушкины глазки». Отряд придорожные, семейство крестоцветные…

Ненужные мысли – как крысы – при необходимости пролезут и сквозь бутылочное горлышко. Я закрыл глаза.

Две недели назад двенадцать белых вестников в одночасье поднялись над княжеской голубятней. В двенадцать областных центров, мимо когтистых ястребов и охотничьих стрел… Хотя кто не знает, что сбить стрелой вестника означает навлечь проклятие на три колена потомков! Затем каждый из несших весть вошел в свою клетку – кто три дня спустя, а кто и целую неделю. А возможно, кто-то не добрался вовсе. Хоть это маловероятно – хороший вестник и мертвым способен продолжать путь.

Специальные храмовые служители избавили посланцев от груза бечевы и бумаги. И на двенадцати площадях, при большом стечении народа, зачитали один и тот же текст – в то время как доставившая его птичка, целиком зажаренная на вертеле, была подана на стол областного наместника. И двенадцать наместников, покровительственно улыбаясь, кивнули каждый своему сыну – по традиции, кости уставшего вестника должен обглодать наследник того, кому предназначено послание…

Мне в свое время тоже случалось грызть жесткое птичье мясо. Отвратительно; во-первых, зубы можно сломать, во-вторых, неудобно перед честной птицей. Почему-то среди властителей особым шиком считается злом платить за добро. Вертелом – за преданность…

Последней вестью из Столицы был не указ, не закон и не распоряжение. Венценосный князь призывал возможных претендентов на Большой заказ, причем претендентам-разбойникам обещалось помилование, государственным служащим – отпуск, а странствующим героям – поощрительные подарки.

Я перевернулся на другой бок. Благоухание «девушкиных глазок» переместилось за спину.

…Сколько на этом лугу цикад. Едва научившись ходить, я однажды три вечера убил на то, чтобы увидеть хоть одну… Увидел. Испугался.

Это уже потом у меня был муравейник в огромной круглой банке, и три цикады жили в специально отведенной комнате и пели в моем присутствии, не стесняясь…

Мерно стучал дождь. Одеяло намокало медленно, но неотвратимо; цикады замолчали, муравьи ушли в норы, скоро одеяло придавит меня, как сырая земля…

Я дернулся и сел.

Какой дождь, когда небо оклеено звездами, как храмовый купол золотыми бляхами? Цикады…

Орут цикады. Неистово орут.

Я огляделся.

Ни костра, ни спутников, ни телеги. Звезды, еле ощутимый ветер, запах «девичьих глазок».

Рука сама кинулась искать меч. Напрасно – оружия не было, не было и пояса, одежды тоже не было, я стоял среди темноты нагой, и кожа под рукой покрылась мурашками, стала как терка.

Спокойно.

В подобной ситуации главное – не впасть в панику. Бывали, видели, знаем…

Что знаем-то?!

Тишина, беспорядочно простроченная цикадами. Вдох-выдох. Взгляд на небо.

Меня могли усыпить, обезоружить, утащить и раздеть. Это возможно – хотя и крайне маловероятно; а вот поменять созвездия местами не под силу, наверное, даже Глиняному Шакалу!

Интуитивно, безо всякой мысли, я пробормотал под нос коротенькую молитву-оглядку. Губы плохо слушались – но я выговорил текст до конца, и… ничего не произошло.

Вдох-выдох.

Значит, я сплю.