Плоское невыразительное лицо Барбоса стремительно побелело. Он отскочил назад.
– Вован, ты что? – недоумевающее спросил Лелик. – На кой тебе этот чурка сдался? Мы же с тобой в детсаде на соседних горшках…
– Убирайтесь!
Надо ковать железо, пока горячо. Шест метнулся вперед, выплясывая у самого леликового носа.
– Пшли вон!
– Идем, Барбос!
Лелик подскочил к приятелю, обнял за плечи, потащил от меня прочь. Тот лениво вырывался, вихляющиеся движения откровенно выдавали, что Барбос закинулся косячком местной шмали – на чуйский или афганский план у наших пацанов бабла не хватит.
– Мы с вами пойдем, мальчики? – пискнула одна из девчонок.
Барбос, держа на весу сломанную руку, завернул такую матерную тираду, что все боцманы мира от зависти согласились бы быть вздернутыми на каких-нибудь бом-брам-стеньгах. Лелик оттаскивал его, и через несколько шагов мой неожиданный противник, наконец, сдался и перестал вырываться.
– Так, здесь у нас что? – я повернулся к дворнику. Тот все еще стоял на коленях. – Живой?
– Угу, – только и ответил тот.
Посмотрел я на него, и тут на меня накатило. Ей-богу, так захотелось, точно Лелик несколько минут назад, размахнуться и от души врезать ногой по этому смуглому лицу, перечеркнутому тонкой стрелкой черных усиков. Я же из-за него хер знает в какие проблемы влезаю, а он и пальцем не шевельнул, чтобы вмешаться.
Как накатило, так и схлынуло. Каким-то чудом я сдержался и велел ему:
– Вставай.
Тот покорно поднялся. Тоскливый взгляд блуждал где-то у носков пыльных сапог.
– Ты зачем мне помогал? – угрюмо спросил чурка, не поднимая глаз.
– Хэ бэ зэ, – так же угрюмо ответил я.
– Что?
Прав Барбос: эта нерусь элементарных вещей не понимает. Я тяжело вздохнул и популярно объяснил:
– Хэ бэ зэ значит «Хто бы знал». Доступно?
– Нет, – помотал головой чурка. – То есть это доступно. Зачем помогал – недоступно.
– Да правда не знаю, – едва не выкрикнул я. – Дурак потому что. Я дурак, ты дурак, и мы оба с тобой дураки. И вообще, тебе-то какая разница, представитель, блин, нетитульной нации?
На «представителя нетитульной нации» он, похоже, даже не обиделся, как не обижался раньше на «чурку», «нерусь» и «урода». Они терпеливые, подумал я. Терпели, терпят и будут терпеть дальше, тоже без особой цели, раз за разом покорно опускаясь на колени и точно также вставая с коленей, когда давление чуточку ослабнет. Нет у них никакой надобности торопиться. У них, наверное, даже время течет иначе. И кто из нас прав? Кто больше матери – истории ценен?
Вместо ответа дворник продолжил изучать глазами потрескавшийся асфальт.
– Все, пока-пока. Счастливо оставаться. И учти: в следующий раз я тебя вытаскивать не стану. Сам крутись. Ты, блин, мужик или где?
– Мужик, – обреченно согласился чурка.
Я повернулся и сделал несколько шагов.
Он пошел за мной.
Я остановился и посмотрел на дворника.
– Так. Вроде, все ведь выяснили. Что еще?
– С тобой пойти хочу, – вдруг сообщил он, все так же не поднимая глаз от пыльного асфальта.
– Зачем?
– Нужно.
Этого еще не хватало. Навязался на мою голову. Нет, я понимаю – мы в ответе за тех, кого приручили. Но какого беса этот взрослый тип за мной увязался, как будто я теперь должен заменить ему отца с матерью. Ничего себе перспектива: стать нянькой при здоровом мужике. Или он гомик? Я серьезно, мало ли, как у них там на востоке положено. Я же не знаю, Восток-то – всем известно – дело тонкое. Или он какой-нибудь скрытый мутант, жертва радиации, хлопнувшей его со всей дури по мозгам? В новом сером мире, что пришел на смену полузабытому многоцветному прошлому, возможно и не такое.
Ну и ладно. У подъезда я его отошью и хлопну дверью перед носом. На кой ты мне сдался, дворник?
Когда мы подходили к подъезду, запиликал мобильник. Я поднес трубу к уху.
– Да, Кать?
– Ты совсем на голову стукнутый? – устало поинтересовалась трубка катюхиным голосом.
– Нет, – осторожно сказал я. – Не совсем. И вообще, по-моему, совершенно не стукнутый. А что?
– Да то, что ты или псих, или суицидник, – чуть ли не завизжала Катюха.
Мне даже захотелось отшвырнуть мобильник как можно дальше. Я еще не успел ничего сказать в ответ, а Катюха продолжала:
– Зинка позвонила, вся в слезах, говорит, что ты сломал Барбосу руку, а тот поклялся тебя урыть. Вовчик, это правда, что вы с ним из-за какого-то чурки-дворника поцапались?
– Правда.
– Вот, – из катюхиного голоса исчезли визгливые нотки, и в нем прорезалась откровенная тоска. – Вот. А говоришь, что не псих. Зачем я только связалась с тобой, идиотом. Больно ты умный, как я погляжу.
– Катя, – поспешил я вклиниться в возникшую на миг паузу, – ты уж определись, я идиот, или умный, ладно? А с Барбосом договорюсь как-нибудь.