Рубеж веков

Всё это время удерживаемый горящий шнур, пропитанный селитрой и ещё чем-то, был зажат между пальцами левой руки, которая удерживает и мушкет и лёгкую сошку, так как не всегда куда есть её воткнуть. Основная часть фитиля намотана же на кисть левой руки, так как он всё же прогорает и надо иногда отматывать его дальше. А ещё желательно, чтобы горели оба конца фитиля, так как не уследив, огонь мог потухнуть.

Прикрепляешь в специальный зажим — серпентин — фитиль. При этом примерившись, чтобы он достал до полки с порохом.

— Целься!

Ставишь сошку, укладывая на неё мушкет. Наводишь на стоявшие в ряд деревянные чурбаки, выбрав тот, который напротив.

— Стреляй!

Нажимаешь на курок, поднося фитиль к пороху. Отворачиваешь голову, чтобы воспламенившийся порох не попал в глаза не ослепил и не поджёг волосы. Мушкет дёргается к тебе и вверх, с силой толкая, или даже лягая, в плечо. Тут желательно вновь прочистить ствол, чтобы он не забивался нагаром и не оставалось горящих остатков.

И всё это было опасно. Одному молодому парню искры всё же попали в глаза, и он стал плохо видеть одним глазом, но самый неприятный момент был, когда у другого разорвался ствол от выстрела, оторвав пару пальцев и ухо неудачливому стрелку. Поэтому все старались внимательно следить за состоянием своего оружия, потому как на этом примере они ясно убедились, что неизвестно как удастся поразить противника, но вот самому пострадать можно серьёзно.

Всё это выматывало. Постоянно носить это фитильное ружьё и сошку на плече, если совершаешь перестроения. Тяжёлый мушкет после дня таких упражнений казался каким-то проклятьем. Ещё — в городе вскрыли арсенал, где хранились запасы для тех армий, что когда-то были у империи и которые не продали в тяжёлые времена — скорее всего из-за того, что это оружие никому не было нужно. И выдали стрелкам их оружие для ближнего боя, чтобы резать и рубить врагов, когда уже не выстрелишь или когда придётся идти в бой в других условиях. На штурм, к примеру. На слова одного из новобранцев, что штурмы — это же дело других, не стрелков, пожилой солдат лишь весело рассмеялся, отчего всех передёрнуло и ответил, что на войне бывает всё что угодно. И вот, в качестве такого клинка Теодору выдали парамерион! Этот меч или сабля когда-то стояла на вооружении как тяжёлой пехоты — скутатов, так и знаменитых катафрактариев. Но ведь сколько времени прошло с тех времён! Можно смело утверждать, что уже идёт другая эпоха.

Длиною три фута, с широким у эфеса клинком, сужающимся и слегка изогнутым. К нему даже шли ножны, которые вполне неплохо сохранились. Они не рассохлись, так как хранились они прямо в доверху заполненных бочках, залитых маслом. Эти бочки подвезли к ним на площадку и тут же вскрывали. Но что тут только не попадалось порой, кроме парамерионов и акуфии, спаты, тесаки, сабли всех видов, а также корды. Последних было больше всего, непонятно каким образом у торговцев их оказалось довольно много, и по приказу великого логофета они были выкуплены все. Недалеко насаживали на древки оружие для алебардистов. Причем там были не только алебарды, но и ронконы, фашарды, глефы, вужы — в основном привезённые латинянами. Этим оружием снаряжали тех, кто должен был стоять за пикинерами и рубить всех, кто смог через них прорваться. В последние дни только им стали снаряжать тех, кто всё прибывал, желая оказаться в составе возрождающихся сил империи. Всё оружие было в разном состоянии, от пригодного для применения в бою хоть сейчас, до ржавых и тупых, без ножен, над которыми предстояло ещё предстояло провести много времени, приводя в пригодный вид. Чем многие и занялись в свободное время, которого было всё меньше.

Впрочем, ручеёк добровольцев уже почти иссяк. Корабли из испанского Сан-Лукар-де-Баррамеда, ставшего местом тех, кого вербовали на полуострове, уже не прибывали. Когда стало теплеть, стали прибывать организованные группы наёмников. Но не тех вышколенных, великолепно выглядящих, тренированных бойцов, как императорские этериоты, а во многом их противоположные группы. Это был сброд всей Европы — гасконцы, шотландцы, унгары, влахи, мунтяне, алеманы и швабы — немцы, как их порой называли, и представители других народов. Они шлялись по улицам города, пили, играли в кости, затевали драки с жителями города и между собой, хвастались тем, сколько они уже убили и сколько убьют, награбят на грядущей войне. Не зря же здесь собирается такая армия, которую в мирное время трудно прокормить и более богатому государству. И, по их словам, им и деньги за службу можно не платить, лишь оставив им право на всю добычу, ими взятую.