Рубежи свободы

Боб вскоре слег, идти не мог уже – мы носилки соорудили, не бросать же? Медики тем, кто его нес, маски и перчатки раздали, наказав общаться как можно меньше. Антибиотики ему тоже кололи – не помогло. Еще через пару дней у Боба живот болеть страшно стал, понос и рвота пошли – все с кровью. Еще через день – язвы на теле и во рту, в носу – кровь прямо из них сочилась, ужас… И у других тут первые симптомы (все те же, высокая температура, озноб) появляться начали. У двоих из тех, кто его на носилках несли, еще у одного (после вспомнили, он с дороги труп авеколиста откидывал) и, представьте себе, у главного умника! Я тогда еще, прости Боже, позлорадствовал – вот, хоть и спец, а не уберегся! Завел нас в эту чумную деревню – ну так сам теперь и мучайся тоже! Ни перчатки, ни маски – не помогли. Хрен ее знает, как эта дрянь передавалась, через кожу, или просто дыханием, как грипп?

Неделя прошла с тех пор, как проклятому ниггеру Боб ушли отрезал – а у нас уже восемь больных! Нет, семь – Боб скончался в судорогах в тот самый день, как обнаружили седьмого… Его закопали по-быстрому у дороги – сил не было еще и труп с собой нести. Лейтенант хотел даже умников заставить тащить носилки, но тут Уокер с ним в крик, что под военный суд пойдете, ну мы и опомнились, жить, конечно, всем хочется – но уж точно после, не в военной тюрьме! Пришли, однако, к компромиссу – своего главмедика его же подчиненные и несут. На счастье, как раз попалась нам туземная деревня – там мы семерых своих и оставили, кто уже идти не мог, в том числе и главного медика экспедиции – думаю, он не жилец точно был уже… Хотели туземцев нанять, чтобы несли – а те ни за что, хоть их стреляй! Тогда мы ихнего старосту поймали и сказали – чтоб за нашими парнями ухаживать, иначе вернемся, и вас тут всех сожжем. И пошли дальше, хотя у многих из нас тоже уже температура поднялась – первый признак, за это время мы все их наизусть выучили. А вслед нам слышался стук негритянских там-тамов – эта деревня уже предупреждала всех в окрестностях, что идет зачумленный отряд. Наверное, поэтому нам на пути больше никто не встретился, и даже бандиты бежали прочь от этой тропы. Но река была уже близко – и мы дошли, из двенадцати человек, вышедших из последней деревни, до берега добрались восемь, все больные. Еще четверых оставили по дороге – не было сил нести. Но на реке нас ждал катер, как было условлено, и еще через сутки мы были на базе. Где нас поместили в карантин, заодно с теми, кто нас привез – правда, никто из них не заразились, повезло.

А из нас восьмерых – вскоре умерло пятеро, Уокер среди них. Я, лейтенант и один из медиков – кажется, идем на поправку: прошло уже две недели со времени самых острых приступов, и больше они не повторяются, наоборот, становится лучше. Зато заразились двое из врачей базы, старавшихся нам помочь, бедняги… После этого меры предосторожности были усилены. И нам троим придется еще долго просидеть в карантине, пока точно не станет ясно, что мы более не заразны.

Да, еще одно: за время выздоровления у меня выпала половина волос! Но лучше уж совсем облысеть, чем сдохнуть в джунглях, как Боб… Как закончится мой контракт, то я больше никогда не вернусь в проклятую Африку – пусть любопытные умники нанимают других дураков, если им надо!

Вместо эпилога

Святослав Князев,

бывший врач подводной лодки «Воронеж»

Аркадий Стругацкий, оказывается, вполне наш человек! Брата его, Бориса, я лишь однажды видел, когда он в Москву приезжал. А я в Ленинград не выберусь – своих дел хватает. С «Воронежа» я официально в сорок восьмом ушел, окончательно перейдя в штат к Зенгенидзе (медико-биологическая лаборатория, хозяйство Курчатова, оно же в разговоре «Второй Арсенал»). Даже в пятидесятом, когда наша лодка, под командой уже Золотарева, ходила фашисто-норвегов топить, я на берегу оставался. В январе пятьдесят второго перевели меня в Москву. Тогда же и писателем я сделался, когда вышла книжка «На борту К-25». И вполне официально в Союз писателей вступил – тогда же со Стругацким познакомился.

Отчего я? Так идея была от Лазаревой и Политуправления ВМФ, что надо пропагандировать среди молодежи морскую службу, а потому рассказать о славном боевом пути самого результативного корабля советского флота надо обязательно. Но Адмирал наш от этой чести и известности решительно отказался, Сирый занят был плотно, у Елизарова что-то не сложилось, остальные также прохладно отнеслись – вот так и вышло, что я оказался с наибольшим желанием и возможностью. Хотя участие приняли и другие – и штурман наш, Сан Саныч, кто тоже сейчас в Москве служит, и Буров, торпедист, и даже наши ухорезы из спецуры – несли если не заметки, то квалифицированные советы. Так и вышла книга, народу понравилось, вроде даже экранизовать хотят! Понятно, что иные моменты там совсем не так подали, как в реальности было.