Рубикон

Ноги подломились, и Соловьев падает на пятую точку. Перезарядиться. Нужно перезарядиться. Надо же, еще недавно руки не тряслись, а сейчас едва получается переломить ружье, патроны никак не хотят попадать в стволы. Все же капитально он испугался. Взгляд на спутников. Те тоже бледные как полотно, вернее, серые: сильный загар делает свое дело.

— Нормально, ребятки. Все нормально.

Не отдавая себе отчета, Дмитрий говорит на русском, даже и не думая жестикулировать. Кой черт жесты, он сейчас руки поднять не может, всего трясет так, что хочется только одного — лечь и сжаться в комок. Второй раз сталкивается с этой зверюгой, и второй раз просто чудом выходит победителем из этой схватки. Но тогда он испугался меньше. Может, все дело в том, что после того, как он распотрошил барху и понял, как на самом деле его трудно убить, стал его по-настоящему бояться. Скорее всего, именно так. Ведь не трясло его тогда, как сейчас.

На этот раз он решил содрать-таки шкуру со своего трофея. В первый раз его больше заботили мысли о том, как выбраться из той задницы, в которой они оказались, теперь же он прекрасно осознавал, где он и что это навсегда. А уж когда ему объяснили, что эта тварь не стесняется в одиночку нападать даже на группу охотников и у тех далеко не всегда есть шансы уйти от этого противника и уж тем более выйти победителями, он точно решил, что заберет шкуру, а череп будет у него висеть перед входом. Он даже пожалел, что так варварски раскроил первый, но решил его найти и по возможности склеить. Местные варили вполне приличный клей из рыбьих пузырей.

Ну что тут скажешь, взыграло в мужике самолюбие. Опять же это статус в глазах общественности — даром, что ли, они выставляют на обозрение свои наиболее выдающиеся трофеи. Вон перед рулом Рохта есть и несколько черепов, среди которых два человеческих и два — тех самых медведей, которых он взял в одиночку для завоевания расположения своей Сикайи. Вообще-то это и впрямь много. Добыть в одиночку медведя — даже опытному охотнику это почитается подвигом. Привередливая, однако, у вождя женушка. Интересно, а как расценят его трофеи? Хотя да, у него неоспоримое преимущество. Но вообще-то добыть такую тварь даже с автоматом в руках дорогого стоит и далеко не у всех получится. Чего там, Дмитрию уже во второй раз невообразимо везет.

Развязывать парней, а уж тем более давать им в руки оружие у него и в мыслях не было. Мало того, пока сдирал шкуру — внимательно на них поглядывал, чтобы чего не учудили. А вот они… Поначалу взирали на него с нескрываемым страхом и восхищением, потом с завистью наблюдали за его ножом, а потом… Ну чего ухмыляться? Ну да, биться у меня лучше получается, чем разбираться с добычей. Вот сейчас выломаю хворостину, благо до леса рукой подать, да как всыплю. Девчата даже не дернулись, чтобы помочь. Снять шкуру с добычи — это священная обязанность охотника, вот потом, когда доходит до разделки и выделки, вступали в дело они. Но тут этого не требовалось.

Повеселились — теперь поработайте. Шкура получилась очень тяжелой — вот пусть пленники и тащат. Поначалу хотели было поупираться, но Дмитрий заявил, что шкуру и голову не бросит, а тогда, если повстречается еще одна барха, пусть сами отбиваются. Подействовало: взвалили на себя чужой трофей и понесли.

Направились они не к машине, а в сторону леса. Слишком долго он провозился, и были все шансы, что засветло они до уазика не доберутся. Местность незнакомая, вполне можно промахнуться и потерять ее. Ему ведь только общее направление известно да ориентиры, река и роща, что была по левую руку. Ночевать же в степи опасно.

Когда они уже в сумерках оказались под сенью деревьев, где сразу стало еще темнее, Дмитрий облюбовал полянку, и начали устраиваться на ночевку. Как бы уважительно он ни относился к парнишкам, но все же предпочел примотать их к деревьям, да так, чтобы подальше друг от друга. Потом отправился собирать дрова.

Он сначала пальнул, не особо задумываясь, есть там угроза или нет, а только потом стал соображать, а что это, собственно, такое было. Дмитрий как раз набрел на небольшой ручеек, который едва угадывался в сгущающихся сумерках, и скорее было слышно его журчание, чем виден он сам. Он решил отмыть руки и умыться. Все же сегодня порядком изгваздался. А когда с этим покончил, то, посмотрев немного в сторону, увидел в черном провале обрывистого берега два светящихся красным огонька. Очень злых огонька, как ему показалось. Схватил ружье и пальнул точно между ними. Огоньки тут же пропали. Ни рыка, ни визга, ничего.