Рубикон

Альберт приблизился к телу. Его сердце усилено качало кровь, и, казалось, в любой момент, тахикардия перейдёт в фибрилляцию желудочков, и он рухнет тут же, рядом со своей женой. События были настолько нереальными, что попытки хоть на секунду задуматься о происходящем тут же утопали под накрывающей его волной неверия. Насколько велик шанс, что учёный вдруг осознает, что законов физики не существует? Насколько велик шанс, что какой-нибудь сектант выяснит, что придуманный им же божок существует? Ноль целых ноль десятых. Так почему же он, человек каждый день видевший, что смерть – это навсегда, насовсем, вдруг сталкивается с обратным?

Стоя возле кровати, он делал плавные, глубокие вдохи, задерживал дыхание и медленно выдыхал. Сердце постепенно успокаивалось. Почувствовав, что не умрёт здесь и сейчас, он, наконец, осознал то, что в этом коротком адском маскараде не успел осознать. Он рухнул на колени возле кровати, схватился за мёртвую кисть и, уткнувшись в простыню, разрыдался. Через несколько секунд он почувствовал лёгкое пожатие и отпрянул, выдернув руку из холодных пальцев, будто из корзины со змеями.

Чёрные пальцы сжимались и разжимались, словно их хозяйка решила немного размять кисти. Альберт отполз на четвереньках к двери. Встал. Открыл рот, чувствуя, как нехотя размыкаются пересохшие губы. Провёл по ним языком. Хотел позвать Катю, но закашлялся. Попробовал ещё раз.

– К…Катя.

Тело не пошевелилось.

– Катя.

Дёрнулись пальцы.

– Родная, что… что с тобой случилось?

Рука сдвинулась в сторону.

Он попытался представить себе, что находится в секционной своего родного БСМЭ1, нарисовал в голове картину. Вот он – успешный судмедэксперт, мнение которого за годы работы для многих было определяющим. Немного располневший к своим сорока восьми, с густой, но почти седой, шевелюрой – Катя, которая была моложе его на восемь лет, говорила, что это только придаёт внушительности. На носу квадратные очки, которые он надевает только на работе. Халат, перчатки. Всё готово к секции. На столе тело. Не первое и не последнее – очередное.

Стало немного легче. Он медленно приблизился, глубоко дыша.

Тело лежало неподвижно, как и положено трупу.

Альберт склонился над телом и забормотал, словно надиктовывая лаборанту:

– Механическая асфиксия от сдавления органов шеи руками – дугообразные и полосовидные ссадины, овальные кровоподтёки на коже боковых поверхностей шеи… – Он чувствовал, как его собственное горло сжимают холодные руки ужаса. – …четыре слева, пять справа, с очаговыми кровоизлияниями в подкожно-жировую клетчатку и мышцы шеи, кровоизлияния в кожу лица, в соединительно-тканную оболочку глаз, под плевру и эпикард…

Он не мог продолжать. Какой-то ублюдок удушил его жену, а она… она вернулась домой…

Чтобы отвлечься от последней мысли он попытался определить время смерти. Тело находилось на улице, поэтому выяснить точное время в домашних условиях было невозможно. Замер температуры был бессмыслен, определение степени трупного окоченения при том, что труп передвигался, – тоже.

Он нажал пальцем на трупное пятно на предплечье. Место нажатия побледнело. Альберт засёк время на часах, наблюдая, как светлое пятнышко вновь наполняется фибринолизной кровью.

На восстановление цвета ушла около пятидесяти секунд. Это означало, что Катя была мертва уже как минимум часов восемь.

Часы над комодом показывали пол-одиннадцатого вечера. Из дома она ушла около одиннадцати утра – к подруге Оксане попить чаю. Вот только в восемь вечера Оксана сообщила Альберту, что Катю она сегодня не видела и никаких совместных планов они не строили.

Он взглянул на лежащее тело. Медно-рыжие волосы, которые Катя никогда не любила заделывать, грязь и вода окрасили в чёрный. Невидимый скульптор истончил и заострил и без того тонкий, чуть вздёрнутый, носик, и грубо выделил скулы, стесав милую припухлость Катиных щёк. Смерть уколом ботокса спрятала морщинки.

– Куда же ты ходила? – пробормотал Альберт.

Тело тут же дёрнулось, словно через него пропустили слабый ток, и снова замерло.

Альберт отшатнулся. В голове мелькнула мысль, от которой завибрировали внутренности и затряслись руки. Мысль безумная, но…

«Не безумнее пришедшего домой трупа».

– Ка… – Он замолчал. Горло сдавил спазм.

Голова чуть повернулась в его сторону.

– Катя, ты меня понимаешь?

Голова чуть дёрнулась.

Вздрогнув от пробежавшего между лопаток холода, Альберт добавил:

– Если ты понимаешь меня, подними руку.

Несколько секунд ничего не происходило, а потом левая рука рывком приподнялась с кровати и застыла в этом положении.

Альберт шумно выдохнул. Ноги, будто лишённые суставов, предательски дрожали, готовые в любую секунду уронить держащееся на них тело. Слёзы бесшумно текли из глаз, а в горле клокотал крик.

– Ма-а-ам, – раздался капризный голос из соседней комнаты.

Альберт вскинул голову.

Генка. Наверное, приснилось что-нибудь неприятное, он проснулся и позвал маму. Вполне естественный рефлекс. После того, как он стал спать отдельно, Генка время от времени ночным криком требовал, чтобы мама пришла и приласкала его.

Мама.