Рубин для мастодонта

– Да я лучше пойду… буду зарабатывать себе на хлеб… я лучше пойду торф резать, чем выйду за этого… за этого… да вот прямо всю жизнь за него мечтала…

– Зачем тебе торф? – совершенно ошалел мистер Беннинг. – Нет, тебе торф не нужен.

София вылетела из кабинета и хлопнула дверью. Череп амфициона подпрыгнул на крючке и наконец упал, расколовшись на две неровные части.

Джек сидел в гостиной и ждал результатов переговоров. Мистер Беннинг вбежал в гостиную очень взъерошенный.

– Она рассердилась и свалила мой череп, – объявил он Джеку. Джек посмотрел на череп мистера Беннинга и решил дождаться продолжения.

– А это был очень хороший череп, хоть и дырявый. У меня нет другого, – продолжил мистер Беннинг. – У неё какие-то странные планы на жизнь. Она хочет резать торф. Говорит, всю жизнь мечтала.

– Зачем ей торф? – не понял Джек. – Если ей нужен торф, я ей куплю. Свадебный подарок, хм.

– Вот миссис Беннинг вышивает всякие странные вещи, а София, может быть, хочет скульптуры из торфа делать. Ничего я не понимаю в женщинах, – вздохнул мистер Беннинг.

– Я тоже, – согласился Джек. – Саблезубые махайроды куда приятнее.

Глава пятая Скучный вечер в кругу семьи

Ужин кончился, и семья, как обычно, собралась в гостиной скоротать время перед сном. Воспользуемся тем, что пока ничего интересного не происходит и поговорим о наших героях. Ведь по традициям викторианских романов автору положено с обилием прилагательных живописать место, где живут персонажи, и их самих, дабы почтенный читатель легче мог представить себе, где и с кем разворачиваются события. А если читатель недостаточно почтенный (что нередко в наше суетное время), то он запросто может пропустить эти описания. Потому что эта глава – самая скучная во всей книге, в ней ничего не взрывается, не стреляет, никто никого не выслеживает, не убегает из дома, не крадет драгоценности и вообще тишина и благолепие.

Итак, семья собралась в гостиной, самой обычной для викторианской Англии позднего миоцена гостиной, вытянутой прямоугольником, который заканчивался эркером*. Среднее окошко эркера было открыто, и в него свежей волной вливались запахи доцветающего шиповника и левкоев*.

Мистер Беннинг развалился в мягком кресле с подлокотниками и наслаждался рассказами Джека об Индии – он не видел племянника четыре года и очень радовался его приезду и предстоящей свадьбе, в которой не сомневался. Что еще за дамские глупости, где София найдёт лучшего жениха? И вообще, когда в семье четыре дочери, надо быстро соглашаться, пока жених не передумал.

Миссис Беннинг сидела в кресле, приличном даме – твёрдом, неудобном, с прямой жёсткой спинкой и без подлокотников – чтобы вокруг кресла поместился кринолин. В те времена считалось вызывающе непристойным даме сидеть в удобном кресле – надо держать себя в рамках даже на отдыхе. Рядом стоял столик для рукоделия с перламутровой инкрустацией – очаровательный саблезубый тигренок с бантиком играет с клубком среди цветов и бабочек. Резные ножки столика были задрапированы ситцевыми чехольчиками с оборочками и висюльками – в тон чехлам на мебели. На столике стояла увесистая шкатулка для иголок и ниток, на ее крышке был выложен из стёклышек Хрустальный дворец сомнительной расцветки – сувенир Промышленной выставки 1851 года*. Рядом лежали ножницы, напёрсток, мотки шёлка и остро пахнущая баночка – миссис Беннинг вышивала рыбьей чешуёй* подушку «Жертвоприношение Авраама»*. Вышивка рыбьей чешуёй была весьма модной, и даже сама герцогиня Ретленд не гнушалась пачкать в рыбьей чешуе свои высокородные пальчики, унизанные бриллиантами. Отмытая чешуя сверкала, и подушка получалась очень нарядная, а недошитый еще Авраам походил на толстую бородатую русалку. Конечно, спать на этом произведении искусства никто не собирался, она предназначалась для низенькой кушетки в углу гостиной, на которой пока лежало всего пять подушек, то есть подушек катастрофически не хватало.

Чуть поодаль (подальше от рыбьей чешуи) в таком же неудобном кресле сидела старшая дочь София и вязала практичный коричневый носок. Мать пыталась соблазнить её модной технологией, но София не любила рыбу во всех ее проявлениях.