Рубин эмира бухарского

Как сквозь дымку, я видел, что и стрелявший вожак в чалме с пробитой головой лежал у копыт своего коня. В следующую секунду я потерял сознание.

Глава XIV ЛИСТЕР БЕРЕТ СЛОВО

1

Я не был тяжело ранен, но, пока длились описанные происшествия и пока наши не овладели положением, я потерял много крови. От этого я ослабел. Как сквозь сон, помню склонившуюся надо мной голову Александры Ивановны, повязки, бинты, маленькую, чуть страдальческую складку крепко сжатого Катиного рта, молчаливую фигуру Паши в дверях. Пуля прошла навылет, операции не понадобилось, на третий день жар спал, и я вновь обрел вкус к жизни. Я почти не ощущал своего тела и находился в состоянии какого-то совершенного покоя.

Я лежал в своей комнате в макбаре. Около меня заботливые руки, я догадывался чьи, поставили широкую низкую касу с поздними розами, и сквозь открытую дверь я глядел прямо перед собой в легкое и чистое первоосеннее небо.

Я лежал и думал, что, вероятно, так должны себя чувствовать индийские факиры после того, как ощущение голода остается позади; десятки лет они не двигаются с места, и внутренности их не отягощены ничем, кроме нескольких зерен риса, которые они съедают в день.

Не знаю, как долго длилось бы это состояние, в котором не было ни сна, ни яви, ни силы, ни слабости, ни наслаждения, ни страдания, но оно было прервано прибытием целого эшелона снаружи. По крайней мере так я судил по хрусту многих колес на песке, цоканью копыт, оживленным голосам. Просвет двери затемнился, в нем встали две или три фигуры, за ними протиснулись еще и другие. Я без труда узнал Пашу, потом Листера.

Но почему Листер с Пашей? Неужели ему еще удается обманывать их? Но не меня! Кровь прилила у меня к голове, ладони стали влажными. Сейчас я… Но вот Рубцов, а за ним еще незнакомые лица, один в пенсне с большой гривой волос. Вот круглые бритые головы мушкетеров и рабочих. Всего в комнате набралось человек двенадцать.

— Ну, герой, — обратился ко мне Рубцов, — приехали тебя проведать.

— Хорошо, — ответил я, но не уверен, пошевелились ли мои губы.

— Вот он, — обернулся Рубцов к остальным, — наш аника-воин. Жалко, не можем взять тебя на разбор операции.

— Почему — не можем? — отозвался Листер. — Возьмем, и все. Ему это будет полезнее лечения.

— А врач? Что скажет?

— Врача, слава богу, нет. Хозяева мы.

— А вдруг у него рана откроется?

— Ну, ну, на войне без нежностей.

— А что, если мы все останемся здесь?.. — раздался несмелый голос Паши.

— И то! — блеснули серые глаза Рубцова. — Глеб заслужил.

2

Сразу же в моей комнате открылось совещание, и уже никто не обращал на меня внимания. Лежа у стены на койке, я одно за другим стал отсортировывать знакомые лица от незнакомых.

Я заметил, что Рубцов был в форме, что на гимнастерке у него поблескивал орден Красного Знамени, а в петлицах было по четыре ромба. Ого! Так вот что Паша имел в виду. Это один из героев Красной Армии и, следовательно, гражданской войны. Какая-то догадка всколыхнулась и тут же погасла — нет, я не мог вспомнить черты портрета.

— Слово имеет товарищ Листер, — раздался среди всеобщего молчания голос Рубцова. — Вопросами лучше не перебивать, это потом.

Листер оглядел присутствующих и начал. Я затаил дыхание.

— Товарищи, так как здесь почти весь состав Туркбюро, я доложу вам о нашей работе, вернее, о той ее фазе, которая развернулась на наших глазах за последнее время. Вы знаете, что мы прибыли сюда весной этого года как группа работников большевистской разведки.

Я замер, не веря своим ушам.