Рубин королевы

Его тон не допускал возражений, и американцу волей-неволей пришлось посторониться. Морозини поднялся в номер, чувствуя себя потрепанным бурей мореплавателем, наконец-то достигшим тихой гавани. Этот шумный, надоедливый янки принадлежал к той разновидности людей, какую ему меньше всего хотелось бы встретить в Праге. Он был совершенно не к месту в этом городе искусства, грез и тайны, где ощущаешь себя на перекрестке многих миров. Он выпадал из окружения, был фальшивой нотой в прекрасной симфонии, а для Альдо фальшивый звук был непереносим. Надо как-то так устроить, чтобы как можно меньше с ним встречаться.

Окна просторного и роскошно отделанного номера, отведенного нашему путешественнику, смотрели на площадь Венцеслава – засаженный липами огромный прямоугольник, над которым возвышалась конная статуя короля Богемии, окруженная четырьмя пешими статуями его святых покровителей. Морозини открыл окно и выглянул на балкон, чтобы вдохнуть упоительный аромат, который в конце летнего дня источали цветущие деревья. Вид на густые леса и мягкие, чуть волнистые просторы полей, обнимавших золотой город, был потрясающим и вместе с тем умиротворяющим. Справа, на фоне темной зелени итальянских садов, высился Градчанский холм, гордо несущий на себе королевский дворец, церкви и замки. Морозини подумал, что, может быть, полюбит эту столицу, потому что все здесь, как и в Венеции, было исполнено колдовским очарованием и поражало своей необычностью. Если, конечно, удастся забыть о металлическом лязге трамваев...

Тут Альдо вспомнил, что вместе с ключом от номера портье передал ему письмо, которое он, мучимый жаждой, сунул в карман, даже не взглянув на конверт. А потом из-за этого американца он и вовсе позабыл о письме. Понадеявшись, что письмо от Адальбера, князь поспешно вскрыл конверт и с изумлением увидел подпись Луи Ротшильда.

«Мне очень жаль, – писал барон, – что я не мог рассказать вам больше о необыкновенном человеке, с которым вам предстоит встретиться, но на террасе кафе это было невозможно. Один раз, один-единственный раз мне дано было к нему приблизиться, и я был сокрушен его величием. Этого человека называют тайным Царем, Светочем и Несравненным, потому что он не принадлежит этой земле. Считается, что в нем воплотился – я доверяю вам одно из сокровенных преданий Израиля – великий раввин Лёв, которого Рудольф II принял в своем пражском дворце и который за одну ночь вылепил из глины и земли гигантское существо и оживил его, вложив ему в рот клочок пергамента с начертанным на нем тайным именем Бога. Этот Голем (так его звали) как-то вечером накануне субботы, когда хозяин позабыл вынуть волшебный клочок, разбушевался и стал крушить все на своем пути. Лёву удалось обуздать свое творение, и утративший силу исполин рассыпался, снова превратившись в кучу земли и глины. Но жители Праги верят, что Голем всегда готов возродиться и появляется перед большими несчастьями. Говорят, что в ожидании своего часа его останки покоятся на чердаке Староновой синагоги, синагоги Лёва... и Ливы, теперешнего великого раввина, который, впрочем, носит то же имя, что и величайший среди учителей прошлых времен.

Возможно, вы примете меня за помешанного. Но все же я надеюсь на ваше понимание, потому что вы, друг Симона Аронова, знаете о нашем народе намного больше, чем обычные люди. Я же чувствовал себя обязанным рассказать вам обо всем этом для того, чтобы вы, узнав, что за встреча вам предстоит, знали бы и то, какие слова произнести. Да не оставит вас Всевышний и да поможет он вам довести до благополучного завершения ваше опасное предприятие...»

Альдо в задумчивости перечитал письмо еще раз, затем отправился в ванную, сжег его над раковиной, и пепел смыл. Подобное послание от такого современного человека, как барон Луи, удивило, но не поразило его. Морозини давно было известно, что Ротшильды – люди столь же универсально культурные, сколько и глубоко привязанные к своим традициям, к истории и корням своего народа. Да и сам он слишком много читал о Рудольфе II, чтобы не знать о существовании Лёва, величайшего из раввинов, и Голема – его фантастического создания, хотя отнюдь не готов был поверить, что тот или другой способны объявиться в XX веке.

Решив подумать о странном письме попозже, Альдо стал звонить по телефону: сначала попросил принести ему меню из ресторана, потом соединить его с Парижем, с Видаль-Пеликорном. Поскольку ожидание наверняка затянется – никак не меньше нескольких часов, – у него вполне хватит времени вымыться и даже поужинать.

Альдо соединили с Парижем только в десять часов вечера. К телефону подошел Теобальд. Да, телеграмму его светлости они получили, но, к сожалению, к этому времени хозяин уже уехал в Цюрих – кажется, у Ромуальда возникли там какие-то проблемы.

– Не знаете ли вы хотя бы, в том ли он отеле, где останавливалась мадемуазель дю План-Крепен? Кстати, она уже вернулась?