Рубин королевы

Вмолчании великий раввин и его гость покинули дворец, но вместо того, чтобы вернуться к валу и садам, вышли из средневекового крыла дворца на площадь, разделявшую апсиду собора и монастырь святого Георгия, прошли по едва освещенной улице, носившей то же имя, потом углубились в узкие темные переулки, напоминавшие расщелины между суровыми стенами дворянских или монашеских жилищ. За весь путь Морозини не задал ни единого вопроса. Он еще не пришел в себя после того, чему стал свидетелем, он готов был поверить, что идущий впереди человек в длинном черном одеянии» при помощи какого-то волшебства перенес его во времена Рудольфа, и ждал, что из окружавшей их темноты появятся воины с алебардами, грозные ландскнехты, слуги, несущие дары или, может быть, сопровождающие некоего посла.

Альдо очнулся от своих грез лишь тогда, когда великий раввин распахнул перед ним дверь низенького домика, выкрашенного в светло-зеленый цвет, совсем крохотного домика, ничем не отличавшегося от своих разноцветных соседей. Теперь князь вспомнил, что видел эти строения днем, и понял: его привели на Золотую улочку, где жили те, кто пытался делать золото. Встроенная в крепостные укрепления, возвышавшиеся над одинаковыми крышами, она была предназначена Рудольфом II для того, чтобы – как гласило предание – дать приют алхимикам, которых содержал император...

– Входи! – пригласил Лива. – Этот дом принадлежит мне. Нас никто здесь не потревожит, мы сможем поговорить...Обоим пришлось согнуться, чтобы войти внутрь. Вокруг пустого очага теснились стол, буфет, на котором стоял подсвечник с Двумя свечами, два стула, напольные часы и узкая лестница, ведущая на второй, с еще более низким потолком, этаж. Морозини сел на предложенный ему стул, а хозяин дома тем временем достал из буфета склянку с вином, наполнил чарку и протянул гостю:

– Пей! Тебе это не помешает. Ты очень бледен.

– Ничего удивительного. Нельзя не волноваться, когда перед тобой открывается окно в неведомое... в потусторонний мир.

– Не думай, будто я часто проделываю подобные опыты, но ради сынов Израиля рубин надо отыскать, и другого способа не существует. Полагаю, тебе известно, кого я только что расспрашивал?

– Я уже видел его портреты: это был... Рудольф II?

– Это действительно он. И ты был прав, когда решил, что этот камень, наиболее зловещий из всех, никогда не покидал Богемии.

– Он здесь?

– В Праге? Нет. Чуть позже я скажу тебе, где он. Но прежде я должен рассказать тебе ужасную историю. Ты же должен ее выслушать, чтобы хорошенько представить себе, на что тебе придется пойти, и чтобы ты не совершил безумного поступка: отыскав камень, не унес бы его в полной безмятежности, намереваясь вернуть Симону. Сначала ты должен принести его ко мне, и как можно скорее, чтобы я мог снять с него смертельное проклятие, не то ты сам рискуешь стать жертвой. Ты должен поклясться, что отдашь камень мне в руки. Потом я верну его тебе. Клянешься?

– Клянусь своей честью и памятью моей матери, павшей жертвой сапфира! – твердо ответил Морозини. – Но...

– Яне люблю, когда мне ставят условия.

– Это не условие, всего лишь просьба. В вашей ли власти избавить от страданий одну неупокоенную душу? Мне кажется, вам повинуется все и вся...

– Ты говоришь об отцеубийце из Севильи?

– Да. Я пообещал ей, что постараюсь ей помочь. Мне кажется, ее раскаяние искренне, и...

– ...только еврей может снять проклятие, наложенное другим евреем. Не беспокойся о ней: как только рубин утратит свою власть, дочь Диего де Сусана обретет покой. А теперь слушай! И пей, если тебе хочется.

Не обращая внимания на протестующий жест Морозини, старик снова наполнил чарку, потом откинулся на спинку стула, скрестив на коленях длинные руки. Наконец, не глядя на гостя, он начал рассказ: