Рубиновое кольцо

– Ко-о-не-е-чно, – сказала она, подражая его южному выговору.

Он пропустил это мимо ушей, потому что боль усиливалась.

– Извини, – быстро сказала она. Фейт наклонила голову и стала рыться среди вещей, но Уокер заметил, что она прикусила нижнюю губу.

– Зачем ты дразнишь меня?

– Очень хочется оскорбить мужское эго.

Фейт знала, что Донованов-мужчин не так легко оскорбить. Как и любого мужчину, достойного этого названия – мужчина. Она напряглась.

– Ну, – растягивая слова, бесстрастно заговорил Уокер, – я мужчина, и, естественно, у меня есть эго. Если ты дразнишь меня из-за акцента, то я бы посоветовал тебе поработать над своим. Как все-таки тебе повезло, что я эксперт.

Фейт тихо выдохнула и дала ему лупу.

– Я буду держать при себе свои детские претензии на юмор.

Он сощурился, услышав в голосе Фейт отзвук давней боли.

– Жаль, сладкая моя. Ничто так сильно не утомляет, как женщина без чувства юмора.

– Сладкая! – Фейт вздернула подбородок. Усмехнувшись, Уокер открыл лупу.

– У тебя есть сестренка или брат? – почему-то спросила Фейт.

Глаза Уокера больше не смеялись, они стали похожими на сумерки в горах.

– Больше уже нет.

Он прислонил свою трость к верстаку и сосредоточился на коробке с крошечными бумажными пакетами.

– Извини, я не хотела… – начала Фейт.

– Я знаю, – прервал он ее, взяв пакетик размером не больше половины его ладони. – Выбрось из головы.

Фейт все-таки поняла, что причинила Уокеру боль: какую-то пустоту почувствовала она в его глазах.

Немного поколебавшись, Фейт разрешила дать уйти неприятному ощущению. Больно Уокеру или радостно – какое ей дело? Она ему не подружка, она не обязана заботиться о его мужском самолюбии и подпитывать его. У нее это и раньше плохо получалось.

«Но я чертовски хороший дизайнер-ювелир», – напомнила она себе. Это ее будущее. Она хорошо справляется с ролью артистичной, эксцентричной тети, которая при деньгах и привозит своим племянницам и племянникам подарки на Рождество со всего света.

Фейт задумчиво наблюдала за Уокером, который разворачивал рубин быстрыми, точными движениями. Его ловкое обращение с тонкой бумагой убедило ее, что он проделывал эту процедуру не единожды.

Фейт охватило волнение, то самое волнение, которое она почувствовала в первый раз, когда увидела этого спокойного, немного прихрамывающего человека с тихим голосом и медленной речью. Он поразил ее скромностью, почти застенчивостью. Фейт была удивлена рассказу своей невестки Лианн о хладнокровии и быстроте реакции Уокера, которые оказались спасительными, когда Донованы совершали полночный набег на остров, чтобы вернуть украденный у них нефрит.

– Пинцет, – попросил Уокер.

Она порылась в другом ящике и протянула ему длинный пинцет с зажимами на конце. Он взял инструмент, не отрывая глаз от камня, который на фоне белой бумаги горел, словно раскаленный уголек. Присвистнув, он наклонил одну из ламп и поднес рубин к глазам, чтобы рассмотреть его в лупу. Ему казалось, что он врывается в иную вселенную, в чужой изящный мир, где красный цвет – единственная реальность, единственный смысл и единственный бог.

Небольшие неровности и «шелк» внутри камня искажали свет, лучи устремлялись в разные стороны. Каждая едва заметная примесь уверяла Уокера в его подлинности. Только человек охвачен навязчивой идеей совершенства. Натуральные рубины созданы из самого сердца планетарного огня, из кипения вулкана, из расплавленной горячей крови, преобразующей обычный камень в нечто потрясающее, неземное. Но следы земного начала всегда остаются.

Это те изъяны, которые Уокер отыскивал и которыми, как ни странно, наслаждался. Каждый маленький недостаток говорил ему, что кроваво-красный камень, который он держит в руках, «родился» в далекой старинной шахте, а не в лаборатории, оснащенной по последнему слову техники.

– Ну? – спросила Фейт.

– Хороший красный цвет.

– Это я и сама вижу, – ухмыльнулась она.

– Могу точно сказать, что это не подделка.

– Я могла бы сказать тебе то же самое. Эти камни из старинных украшений семейства Монтегю.

Темные брови Уокера поднялись.

– Должно быть, в Южной Каролине были какие-то по настоящему богатые Монтегю? – спросил он, понимая, что вызовет этим вопросом ее удивление. Арчер ведь уже рассказал ему что-то об этих камнях.

– Откуда ты знаешь? – спросила Фейт. Он пытался придумать объяснение.

– Мое детство прошло в Южной Каролине. Я помню, что Монтегю мне казались кем-то вроде аллигаторов – очень живучие, всегда поблизости и иногда по-настоящему опасные.

– Я думала, что от аллигаторов можно обезопаситься.

– Сладкая моя, невозможно обезопаситься от голодного зверя.

Фейт снова вздернула подбородок. Ее задело то, что Уокер назвал ее «сладкой». Он скорее всего сам не заметил, как это слово у него вырвалось. Уокер снова присвистнул, целиком поглощенный камнем, который пылал в стальных зубах пинцета. «Интересно, – подумала она, – скольких женщин он называл „сладкими“, и если он называл их так, то помнит ли теперь, как их звали? Тони, например, универсальное слово „малышка“ всегда приходило на помощь, особенно когда он как следует выпивал».