Рубиновое сердце богини

– Мне хватило бы и слова. Ты должен вернуться домой. Рассказать правду об этом месте, найти мою дочь. Позаботиться о ней. Нет, ничего не говори! Дослушай до конца. У меня есть камень, рубин, алый, как кровь, как сердце Иисуса. Я хотел подарить его храму, чтобы из золота крест выплавили, как символ нашей победы, а камень в центр… На этой войне храмы получили столько золота, что хватит на тысячу крестов, а дочь у меня одна. Пусть она выйдет замуж. Ты подыщешь ей хорошего мужа, такого, который не позволит похоронить ее за оградой кладбища, несмотря на всех святош, вместе взятых…

—Клянусь!

—Завтра на рассвете в Триполи уходит караван, поедешь с ним. Пообещай позаботиться о ней!

—Клянусь честью своей.

—Ну вот и ладно. Держи. – Фуанон небрежным жестом швырнул кошелек на стол. – Здесь камень и золото. Не перечь, ты должен добраться. Помолись за меня дома…

—Клянусь. – В горле застрял горький ком. А за стеною с новой силой завыл ветер.

Пигалица

Снова. Боже мой, неужели все начинается сначала! А я, глупая, понадеялась, что со странными снами покончено. Получите, Мария Петровна, продолжение сериала и распишитесь. А с другой стороны, интересно.

Интересно и страшно. Ночь. Ветер, горячий и шершавый, тело чешется, а кожа покраснела, будто бы это я, а не неизвестные рыцари, несколько лет проторчала в пустыне. Иерусалим. Священный город. Точнее, город постоянных войн: арабы, турки, крестоносцы, снова турки… Там и сейчас война.

Три часа ночи. А сна ни в одном глазу, хорошо, что завтра, вернее, уже сегодня, воскресенье. Мысли с глобальных проблем плавно переползли на мои личные. Последний день отдыха перед новой трудовой неделей. Эх, выехать бы за город, отдохнуть, погулять со Степкой по лесу, подышать влажным весенним воздухом. Так нет, не получится, я заранее предполагаю, как к такому предложению отнесется Пыляев.

Хреново отнесется.

Все эти дни он жил у меня, не то охранял, не то просто на нервы действовал. Еще я получила два букета: желтые тюльпаны, означавшие, что моя улыбка подобна солнечному свету, и белые астры.

Так. Стоп. Не думать. Хватит того, что я сплю с пистолетом под подушкой, он не заряжен, но все равно, само наличие оружия успокаивает. Хромой Дьявол, кстати, не в курсе, что у меня есть пистолет. Обойдется. Знаю я его, прицепится, словно репейник: как, зачем, откуда. Ну не рассказывать же в самом-то деле, для каких целей пистолет приобретался.

Сон не шел, я походила по комнате, надеясь, что искусственная бодрость схлынет, а ее место займет нормальная сонливая усталость. Не получилось. Зато возникло дикое желание рисовать. Надо же, такого приступа вдохновения я не испытывала со времен школы. Поддавшись – все равно заняться больше нечем, – достала альбом, карандаши, и понеслось. На бумаге появлялись знакомые лица, чудесные места и странные вещи. Вот девушка, молодая и очень красивая, вот старик в белых одеждах, на шее – золотая цепь с крупным камнем… Вот юноша с безумными глазами. Горы, смыкающиеся над глубоким ущельем. Нож с широким лезвием и рукояткой из зуба морского змея. Трехногая жаровня и стол. Огромный меч и смутные очертания затерянного в песках города…

Память стремилась избавиться от навязанных ей образов. Память хотела забыть о том, чего никогда не видела. Память требовала, чтобы назойливые герои моих сновидений жили на бумаге, а не в голове.

Разбойник. Орлиный нос и хитрые прищуренные глазки. Камень. Получился лишь с третьей попытки, но как! Я рисовала простым карандашом, а проклятый рубин даже в черно-белом исполнении норовил запылать всеми оттенками алого.

Чертовщина.

– Не спишь?

От испуга я выронила карандаш. Ну нельзя же так подкрадываться!

– Стучаться не учили?

– Стучал, ты не соизволила ответить.

Очень даже может быть. Увлеклась, с кем не бывает.

– Что делаешь?

– Рисую.

Пыляев недоверчиво усмехнулся:

– Ночь – самое время для творчества?

– А тебе какое дело?