– Дима с четырех лет занимался фигурным катанием. Моя задумка, Никанор не возражал, катание так катание, ему было все равно, мне же хотелось привлечь внимание. А потом… В общем, я подумала: если Димка станет чемпионом, тогда все они заткнутся, и Адочка, и коллектив разлюбимой школы номер семнадцать, и соседи. Все. И Никанор, когда узнает, пожалеет, что бросил нас. Теперь-то я понимаю, насколько была глупа и амбициозна. Я не видела ничего, кроме цели. Обстоятельства складывались удачно, хороший тренер, хорошие результаты… Но мне не нужно было хорошее, я хотела, чтобы мой сын стал лучшим. Знаете, как живут нормальные дети? Школа, дом, улица, друзья. У спортсменов круг сужается до двух составляющих: школа и тренировки. Точнее, тренировки, и если остается время, то школа. Ну еще режим. Мороженое нельзя, конфеты нельзя, бегать с друзьями нельзя, да и друзья постепенно исчезают, и самым близким другом становится тренер. Большинство привыкает. Но Дима… Дима сопротивлялся, терял коньки, грубил, опаздывал на тренировки, дошло до того, что я приводила его на лед сама и сдавала тренеру. В общем, вел себя как всякий нормальный ребенок, которого заставляют заниматься нелюбимым делом. Он смешной был… – Анастасия Павловна пригубила вино.
Не знаю, может, и смешной, не представляю себе Пыляева подростком. По-моему, он и для своего возраста чересчур взрослый и серьезный. Упрямый, это да, единственный человек, ради которого Дамиан готов был пойти на уступки, это Гошик.
– А однажды все переменилось, резко, точно у него в голове тумблер повернули. Не то чтобы Димка полюбил фигурное катание, но больше не отлынивал и на тренировках в полную силу работать начал. Ну и результаты, само собой, появились. Сначала городские соревнования, потом областные… Первый успех, первые медали. Новый тренер, новый уровень… Вершина была так близко. А перед общесоюзными соревнованиями Дима умудрился поскользнуться и, падая, расшиб колено. У меня истерика, у тренера шок, врач говорит, что вроде бы ничего серьезного, но рекомендует подождать недельки две. А соревнования через неделю. Тренер настаивает на участии, говорит, что подростки часто падают, ничего страшного, вся программа и десяти минут не займет, Дима – основной претендент на золотую медаль, после соревнований он устроит мальчика в правительственный санаторий… И я согласилась.
– Он упал?
– Да. До конца программы оставалось секунд тридцать, когда… Он выполнял какой-то сложный элемент, не помню уже… Он прыгнул, а приземляясь, упал. И я как-то сразу поняла, что на фигурном катании можно поставить крест. И тренер понял. Не было ни правительственного санатория, ни медали, ни славы… два года непрекращающегося кошмара. Из одной больницы в другую, из другой в третью, и каждый раз одно и то же: «о коньках забудьте, не знаем, сможет ли он ходить… очень серьезная травма… у нас таких лекарств нет… мы такие операции не делаем… мамаша, прекратите истерику, раньше думать надо было…». А как я могла прекратить истерику, когда на моих глазах из сына наркомана делали, два года на одних таблетках, лишь бы хоть немного приглушить боль. Я написала Никанору, просила о помощи, надеялась, он воспользуется старыми связями, устроит Диму в какую-нибудь больницу, а он лишь деньги присылал. Ни больше ни меньше, как всегда, одна и та же сумма. Помог Алексей, муж Адочки, он был неплохим человеком, да и карьеру к этому времени сделал, связи кое-какие появились… Благодаря ему Димке сделали операцию, потом еще одну, и еще… Потом был период восстановления, в той же больнице, визиты запрещены, поскольку заведение закрытое, а Дима уже взрослый, как мне сказали. Иногда удавалось договориться с врачом или медсестрой, и меня проводили через черный ход. Странные это были встречи, он молчит, я молчу, помолчим полчасика вместе и расходимся. Эти все больницы, врачи, процедуры, они окончательно его изуродовали, он словно выгорел изнутри. Единственный человек, к которому Дима привязан, – это тетя Роза. Ну, и еще Георгий, хотя, если честно, как человек он мне не слишком нравится. Подловатый. Вы не обиделись?
– Да нет. – Скорее наоборот, очень точное определение. Подловатый. Слабый и трусливый, как я раньше не замечала этого? А Пыляев? И это я плакала, считала себя несчастной и страдала над загубленной жизнью? Стыдно, Мария Петровна, стыдно.
– С Жоркой они с детства вместе, а вот тетя приехала, когда несчастье случилось. Она мне здорово помогла, и теперь помогает, хоть ругается постоянно. Да и Димку она любит, не то что я. За тетю Розу! – И мы выпили. И за тетю Розу, и за нас с Анастасией Павловной, и за дружбу, и еще за что-то… Кажется, после вина была текила, после текилы снова вино, а потом я ничего не помню.
Нет, вру, помню, что невыносимо жалко было и Димку, и Анастасию Павловну, запутавшуюся в собственной жизни, и заодно себя.
Мамочка