Рубиновое сердце богини

– Слышишь ты, шкура, я же упаду! И вообще нам в Петушки надо, ты не забыл? – Как оказалось, не забыл. Минут через пятнадцать бешеной скачки Валет снова перешел на шаг. А вот и указатель «Петушки», Татьяна говорила, что от указателя направо, дом почтальона третий от магазина, у него еще крыша в желтый цвет выкрашена. Да и Валет должен знать.

– Умница моя! – Я похлопала коня по шее, Валет всхрапнул и… В следующий момент раздался громкий хлопок, жеребец взвился на дыбы, и я кубарем вылетела из седла. От удара о промерзшую землю потемнело в глазах, а с первым вздохом пришла боль, такое ощущение, будто в теле ни одной целой косточки не осталось. Поднялась с трудом. Валет, нервно перебирая тонкими ногами, стоял рядом.

– Валет, Валетик, Валюшка…

Я протянула руку, конь отпрянул. Что же его так напугало? Хлопок. Хлопок – это петарда? Или выстрел?

– Валет, иди ко мне, пожалуйста.

Ну же, давай, ты умный, ты должен понимать, что я друг. И не выстрел это. Ну зачем кому-то в меня стрелять? Это просто ветка под копытом хрустнула.

– Валет… – Мне почти удалось дотянуться до него, когда расколотое громом небо обрушилось на мою многострадальную голову…

Последнее, что я видела, – желтое копыто с черным полумесяцем подковы…

Руки.

Золото в обмен на золото.

Женщина с перерезанным горлом – зачем платить, если ты сильнее? Право хищника.

И снова обмен.

Море.

Шторм, будто живое свидетельство божьего гнева. Ветер заглушает и беспомощные человеческие голоса, и глухой звон корабельного колокола, одичавшие волны рвут палубу, море, точно любопытный ребенок, ломает интересную игрушку, чтобы понять, как же она устроена, зачем тонкие мачты и белые лоскутики парусов, зачем хлипкие веревочки и тяжелые пушки, почему недовольно кривится русалка на носу… Люди мечутся…

Забавно…

Штиль. Зеленое покрывало вод дразнится, демонстрируя показное смирение, море нежно качает судно, и благодарственная молитва имеет все шансы достичь неба.

Алый камень недоволен.

Вода – естественный враг огня.

Цокот копыт, дым костров, снова чужая речь, к которой нужно привыкать.

– Вот мы и дома! – Всадник похлопал коня по шее, тот тихонько заржал, он тоже соскучился по своей конюшне, теплому стойлу да кормушке, в которую старый конюх, недовольно ворча, насыплет овса, а потом будет долго и старательно чистить, выглаживать шерсть да расчесывать гриву…

—Эх, дружок, – человек вдохнул влажный воздух, – душно там, во Франции, то ли дело Речь Посполита!

Пигалица

– Машка, ты, что ли? Давай, очнись! Открывай глазки, спящая красавица!

Не хочу, не буду. Если я открою глаза, мне станет больно, я уверена. Но человек не отставал, он тормошил меня, дергал, а когда лица коснулось что-то холодное и колючее, я не выдержала.

– Живая! Машка, ты меня напугала! Давай, садись в машину, нельзя на снегу… – Толик заталкивал меня в салон, сопротивляться не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Закрою глаза и вернусь в мой красивый яркий сон.

– Мать, не спи! – Толик легонько похлопал меня по щекам. Интересно, откуда он взялся. А я откуда? И что со мной?

– Господи, да ты в крови вся! Подожди, у меня бинт в аптечке имеется… Сейчас перевяжем и станешь как новенькая! Где же он? А, вот, нашел, давай подставляй боевое ранение… – Я послушно наклонила голову и едва не вывалилась из машины. Координация оставляла желать лучшего, зато сознание постепенно прояснялось.

– Не падать! – велел Бамбр. – А я еду себе, еду, гляжу – конь несется! Глаза выпучены, морда в пене, и, самое характерное, без всадника. – Упаковка с жизнеутверждающей надписью «Бинт медицинский стерильный» открываться не желала, и в конце концов Толик, наплевав на обещанную производителями стерильность, разорвал ее зубами.