Рубиновое сердце богини

В такие дни Жан никак не мог согреться. Ни огонь, пылающий в камине, ни горячее вино, сдобреное травами, ни настойки старой ведьмы, обитающей в окрестностях замка, не унимали ломоту в костях. И де Вим мечтал о солнце. Бредил солнцем.

Получил.

Комок света, застрявший на небосводе, издевался над северянами с их по-рыбьи белой кожей, светлыми волосами и неспособностью устоять перед яростным напором солнечных лучей.

И кто додумался назвать эту землю Святой? Что в ней святого? Проклятое место. Проклятый город. Сколько же крови пролилось вокруг равнодушных стен из желтого камня, древних, как сама пустыня, их окружающая. Сколько людей отдали свои жизни во имя Великих Святынь. Гроб Господень. Жан де Вим усмехнулся. Сей город стал гробом для сотен, тысяч, сотен тысяч ни в чем не повинных людей.

Почему так?

Они верили. Жаждали справедливости. Нет – много ли справедливости в убийстве, – люди жаждали заполучить это место для себя. Неважно, христианин, мусульманин или хитроумный еврей, помогающий и тем, и другим. Изгнать чужаков. Поработить. Убить. Кровью смыть нанесенное оскорбление…

Странные мысли посещают голову, когда за стеной, подобно сотне диких волков, завывает ветер. Опасные мысли, почти такие же опасные, как и сам город.

Иерусалим.

Клочок пустыни, отмеченный Господом. Говорят, когда-то здесь было красиво. В садах произрастали чудесные деревья, привезенные со всех уголков мира. Райские птички услаждали слух песней, дикие животные разгуливали по улицам, совсем как в Святом Писании сказано. Лев и ягненок. Тигр и лань. Волк и человек. Эдем воплощенный. А на рассвете, когда первый луч солнца касался золотых стен, в город спускались ангелы, и воздух пел, восславляя Создателя.

В Иерусалиме царил мир.

А теперь война, нет ни садов, ни райских птиц, одни трупоеды вокруг. И день и ночь кружат в небе, высматривают, твари. И не коров же дохлых, не коз, человечину им подавай! А что, здесь хватает, почитай, каждый день кто-то да помрет.