Рублевская Л.И. - Рыцари и Дамы Беларуси. Книга 3 - 2018

А что делает его труд ценным — Корнилович не прятал исторические факты, даже когда они противоречили официальной идеологии. Например, приводит письмо витебчан от сентября 1616-го гетману Ивану Ходасевичу: «Россияне сожгли предместье в Велиже. Людей изрубили, других в плен побрали...» Выписывает из летописей: «В 1569 г. россияне сожгли большую часть Витебска», «В 1562 Курбский выжег предместье Витебска». Пишет, как в 1674-м в Мстиславле воевода Трубецкой «жителей побил без различия пола и возраста». Это никак не вязалось с установкой внушать населению присоединенных земель идею о вечном единстве. В отличие от иных славянофильских этнографов о полоцких евреях Без-Корнилович пишет вполне уважительно: «Предприимчивы, любопытны, проницательны... В вере тверды, единодушны, любят помогать своим, в особенности когда пострадают от пожара».

Установлено, что Без-Корнилович читал «Шляхтича Завальню» Яна Барщевского, потому что полностью приводит фигурирующую там легенду о цмоках озера Нещарда.

Труд Михаила был издан, но попал в категорию подозрительных — вплоть до 90-х годов прошлого века.

Известно, что Михаил Без-Корнилович принимал участие в русско-турецкой войне, получил два ордена. А вот в причастии к бунтам замечен не был. Женился. Воспитывал троих детей: сыновей Дмитрия и Николая, дочь Маргариту. Дочь Дмитрия Без-Корниловича Евгения вышла замуж за Ефима Григорьевича Грум-Гржимайло, известного специалиста свеклосахарного и табачного производств. Один из сыновей Евгении, правнук Михаила Без-Корниловича Григорий, стал известным путешественником и зоологом; другой, Владимир,— изобретателем и академиком.

«ЦІ ПЯЮЦЬ У ВАС, ГАНУЛЯ, ГЭТУ ПЕСНЮ?» ПАВЕЛ ШЕЙН (1826—1900 )

Помните, как герой повести «Дзікае паляванне караля Стаха» Андрей Белорецкий боялся назваться фольклористом, потому что его при этом принимали в белорусской деревне конца девятнадцатого века за мазурика? Среди тех, кто, как вымышленный Андрей Белорецкий, искал и хранил сокровища народной мудрости, был и реальный уроженец Могилева фольклорист Павел Шейн, родившийся 190 лет назад. С его брошюрки, призывающей собирать фольклор и инструктирующей, как это делать, начался путь в науку многих известных людей. Шейну присылали собранные песни, сказки, пословицы, легенды отец Максима Богдановича Адам Егорович, будущий академик Евфимий Карский, классик белорусской литературы Янка Лучина... Кем же был человек, пробудивший целое поколение исследователей?

Могилевский купец Мофит Шейн несет на руках сына-подростка в палату московской Ново-Екатерининской больницы. Сын Hoax уже большой, семнадцать лет... Наверняка ему неловко, что отец тащит его на руках. Но что поделать — с тринадцати лет ходит на костылях, а в пятнадцать «сподобился испытать участь Ильи Муромца в первый период его жизни, то есть сделался калекой неперехожим».

Когда купцу подсказали, что сыну могут помочь в московской клинике, где принимают инородцев, тот решил: «Надо ехать!» Прошение подписали не сразу. Но главный доктор больницы по фамилии Поль случаем заинтересовался. Мофит Шейн несколько лет находился при больном первенце, готовил ему кошерную еду. Впрочем, злые языки утверждали, что купец таким образом использовал возможность быть в Москве, куда инородцы надолго не допускались.

На Ноахе испытывали новейшие методики, например, «тиски Штромайеровой машины». Один еврей из кантонистов, то есть солдатских детей, научил его русскому языку, немцы, работавшие в больнице,— немецкому.

Hoax много читал из немецкой и русской литературы, стал сочинять стихи на идише в подражание немецким романтикам. Перевел с древнееврейского на русский трагедию Иосифа Тропловица «Саул». Его влекли учеба, литературная деятельность. Но он был «инородец»... Стал ходить на костылях — пора возвращаться за «черту оседлости». Однако в Могилев не хотелось: мать умерла, отец женился. Мачеха, женщина расчетливая и сварливая, вряд ли была бы счастлива возвращению больного пасынка.

Hoax решился на радикальное изменение судьбы: принял лютеранство и стал Павлом. Родные по традиции порвали с ним отношения. Павел поступил в сиротское отделение при лютеранской церкви Святого Михаила, затем преподавал там же русский язык.

В училище Шейн познакомился с коллегой Федором Миллером, знатоком фольклора, поэтом. Мы все его знаем: помните бессмертное «Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять»? Вот он, автор!

Миллер свел Шейна с кружком славянофилов и «народолюбов», собиравшихся у поэта Федора Глинки и его жены Авдотьи Павловны. Авдотья Глинка, женщина «высокой и теплой души», по старосветскому обычаю принимала в своем доме странников, паломников, нищих, калек. Она с удовольствием опекала бедного юношу, приходившего в ее светский салон на Садовой на костылях. Впрочем, неизвестно, насколько уютно было сыну могилевского купца-еврея в этой среде. То, что Шейн чувствовал страшное одиночество, а свой разрыв с семьей называл ошибкой, зафиксировано в письмах. Отдушиной стали литература и фольклор.