Миранда тыльной стороной ладони смахнула шелковистые пряди со лба и скорчила гримасу своему отражению. Те дни длинных волос и больших надежд казались теперь такими же далекими, как и ее детство в этом доме. Даже ее громадные зеленые глаза, в которых словно светилась вся мудрость мира, казалось, принадлежали какой-то чужой, малознакомой женщине.
Она вернулась на Затерянную Реку, чтобы лицом к лицу встретиться со своим прошлым и заставить его —
Она снова взглянула в зеркало, отвела глаза, а потом решительно направила взгляд на ту женщину, в которую превратилась за прошедший год.
— Миранда Джин Роббинс-Сайкс, ты самая настоящая лгунья.
Она попыталась пригладить гриву растрепанных непослушных волос, что обрамляли лицо, спадая на загорелые плечи. Подтянув пояс джинсов — сейчас они сидели плотнее, чем даже две недели назад, — она добавила:
— Ты приехала вовсе не затем, чтобы встретиться с прошлым. Ты приехала, чтобы встретиться с ним.
Прищурив один глаз, как дуэлянт, оценивающий обидчика, она стиснула губы в тонкую жесткую линию.
— Тебе со всем этим никогда не справиться, малышка, если ты сию же минуту не признаешь, что приехала посмотреть Броди Сайксу прямо в глаза и сказать ему, что ваш брак пришел…
Собственно, конец ему пришел в тот самый день, когда она узнала, что не может дать Броди то, чего он хотел больше всего на свете, — его собственного ребенка. Ладонь Миранды заскользила по легкой хлопчатобумажной майке и замерла на прохладной пряжке от ремня. Прошло столько времени, а жестокая правда по-прежнему терзает ее, как будто в животе поворачивается нож хладнокровного убийцы.
Когда они узнали о ее бесплодии, она надеялась, что им с Броди удастся как-то преодолеть это. Ведь у них же была любовь.
Но за тот год, которого хватило, чтобы их отношения зашли в тупик и не оставили ей иного выхода, кроме бегства, она поняла, что Броди Сайксу не свойственно держаться за руки, чтобы как-то выстоять вместе. Это просто-напросто не в его натуре.
Сейчас она понимала, что должна была догадаться об этом раньше. Таким Броди сделала жизнь, и он никогда не пытался изобразить из себя кого-то другого. В свое время Броди взял на себя ответственность за младшего брата, затем с той же решимостью освоил фермерское искусство и основал первоклассное скотоводческое хозяйство, а позже бросил все силы на борьбу с ее бесплодием.
Книги, врачи, процедуры, лекарства. Броди был беспощадно-настойчив в своем желании иметь ребенка. И каждая новая неудача становилась очередным кирпичиком в стремительно растущей между ними стене. Некогда бурная страсть, разгоравшаяся от одного только взгляда, превратилась теперь в нечто до стерильности расчетливое. Их долгие беседы о мечтах, надеждах и совместном будущем постепенно сузились до обсуждений медицинской статистики, шансов на успех или очередного исследования. Несколько недель до ее отъезда они вообще почти не разговаривали. А Броди все упорствовал. Еще одна новая теория, еще одно мнение специалиста…
Миранда горько покачала головой. Какая ирония! То, что она больше всего любила в Броди, — его неукротимая дикая страстность, его бычье упрямство, даже его чуть ли не рабская преданность — и разрушило их брак.
Она нашла адвоката… или, скорее, адвокат ее нашел. Конрад Хармон Третий был поверенным в Далласе, но часто приезжал по делам в Талсу. Как-то раз одним промозглым дождливым утром, в кафе, где она работала весь год официанткой, молодой юрист угостил ее кофе и она поделилась с ним своими проблемами.
Он сочувственно потрепал Миранду по руке, вытер ей слезы и пообещал бесплатно заняться ее разводом, если только она поручится, что муж не станет препятствовать. Как только она получит согласие Броди, жернова юридической мельницы придут в движение. И пусть эти жернова превратят в пыль ее сердце, она все равно уверена, что поступает правильно. Броди получит свободу.
Тогда через двадцать лет ей не придется с тоской гадать, не презирает ли ее любимый за то, что она лишила его счастья отцовства, которое ему с легкостью могла бы подарить любая другая женщина. Тогда он сможет найти ту, что будет любить его и даст ему детей.