Ручей

— Согласно официальной статистике аналитического отдела Ручья за прошедший год, — с разрешения судьи начал яйцеголовый, роясь в часах, чтобы оснастить свою речь картинками на экране, — на ручейных энергостанциях произошло семьсот сорок шесть внештатных ситуаций. В том числе: четыреста девять нападений местной фауны, из них восемнадцать со смертельным исходом, девяносто два коротких замыкания, четыре обширных пожара, причины которых не были установлены, восемь рейдерских захватов, два отравления токсичными веществами и один случай возникновения нового инфекционного заболевания вследствие бактериальной инфекции.

По экрану поползли статистические, более подробные таблицы.

— Заболевания за год получили шестнадцать смотрителей, — продолжил адвокат, — из них у восьмерых травматического характера, а хронической формы че…

— Объясните суду, для чего мы слушаем статистику травм и несчастных случаев по всеобщей энергосистеме? — судья меланхолично взглянул на него и отвёл усталый взгляд.

— Потому что энергостанция в иномирье — не место для ребёнка, ваша честь! В то время как мать сознательно, либо по легкомыслию подвергает ребёнка опасности. Мы имеем неопровержимые доказательства того, что на станции ОЗДЖ проживает несовершеннолетний ребёнок.

Это было ужасное заседание, Павор весь измучился, доказывая, что с ним дочери было бы лучше, а главное, безопаснее. Все старания Павора с яйцеголовым оказались напрасны. Усы были настроены критично, а пропустившая удар шалашовка теперь доказывала, что называть опасной станцию всё равно, что публично обвинять Всемирную Энергосистему Ручей, высшее благо человечества, в неправомерных действиях. И что на станции ОЗДЖ за все годы её существования не случилось никаких неприятностей, о чём имеются контрольные акты МЧС, санстанции и пожарной части — акты шалашовка предъявила, — а значит, она совершенно безопасна.

«Это мы ещё посмотрим», — подумал Павор.

Всё в мире держится на связях, попробуйте оспорить. К примеру, электроны обеспечивают связь между атомами, что позволяет металлам проводить электрический ток прямиком от нулевых точек — к машине, стиралке, робопылесосу и кухонному комбайну, хе-хе, почему бы и людскому на связях не держаться? Общество, считай, то же тело, так что слава господу творцу и всем его святым за дружеские связи, с особой благодарочкой за учёбу юного ещё Павора в одной группе с нынешним директором областного ручэнерго, у которого имелись собственные связи.

Лёха Шульга зашёл вольготно, за ним тянулся густой шлейф парфюма — бандюк-бандюком. Курчавые с проседью, длинные волосы собраны в хвост на затылке, морда в шрамах, один, самый широкий и криво сросшийся, рассекал лоб от линии волос, левую бровь, щеку и верхнюю губу. Не лицо, а визитная карточка. Все пальцы — в отборном янтаре, на шее — огромный янтарный крест, словно у попа.

— Людмила, чаю подсуетись! Да покрепче! — крикнул Павор в дверь и добавил совсем другим, доброжелательным голосом, с доверительными, чуть фамильярными нотками, призванными показать симпатию, расположение и уважению к собеседнику: — Присядь, Алексей Петрович.

И сам опустился в своё огромное кресло, пусть грузный, но эффектный в отличном, с иголочки, костюме. Солидный человек в солидном офисе, а не Мусорщик, как его окрестили какие-то недоумки. Прозвище своё он ненавидел.

Шульга развалился на диванчике против Паворова стола и широко, по альфа-самцовски расставил колени, словно сдвинуть их приличным образом мешали гигантские яйца. Одет браконьер был вычурно и небрежно, дорогая брендовая куртка была порвана и испачкана с показательным презрением к роскоши, на ногах красовались сапоги из кожи редчайшего, опаснейшего квинкана, очевидно, собственноручно добытого, из него же ремень. За эти два аксессуара кто угодно заплатил бы огромный штраф, а то и в тюрьму присел, но не Шульга — у того на подсосе сидело всё полицейское начальство, а глава областного ручэнерго, с которым в своё время Павор в универе менеджменту и учился, эх, сколько выпито было вместе дешёвого студенческого пойла, приходился ему кумом, у него браконьер крестил старшую дочь. А кум, как известно, больше, чем просто родственник.

Открыв дверь плечом, вошла старая мымра с подносом, как всегда встревоженная и хмурая. Выставила на стол чайник, чашки, тарелки с фруктами да сластями; исподтишка бросив взгляд на нарядного браконьера, убралась в приёмную.

— Почему бы двум уважаемым господам не украсить этот гнусный день глотком чего покрепче чаю? — спросил Павор, вынимая из ящика стола початую бутылку скотча.

— Можно и украсить, — ответил браконьер, разглядывая Павора взглядом глаз таких чёрных, что зрачка от радужки отличить невозможно было. Что-то было в Шульге цыганское.

Павор налил по рюмке ему и себе, скольнулись, выпили.

— Не буду ни томить тебя, ни задерживать, Алексей Петрович, а сразу скажу, что нуждаюсь в помощи.

— Какой именно? — зажевав виноградиной, осведомился браконьер.

— Говорят, твои ребятки и живых зверей за Ручьём добывают?