Ручьи весенние

— Александр… Сашка Фарутин… Тоже туда, — отрекомендовался парень. — Тракторист… Принимайте в свою компанию, — чуть тише закончил он и окинул девушек такими обрадованными глазами, как будто дружил с ними уже много-много лет и только что вернулся откуда-то издалека.

— Пожалуйста, — опередив Марусю, согласилась Груня Воронина и первая протянула Сашке руку.

Пожимая жесткую его ладонь, девушка не отводила взгляда от глаз молодого тракториста. Казалось, Груня утонула в них: так они были глубоки!

— Для скрепления дружбы вношу предложение вместе сходить в кино, — сама дивясь своей смелости, сказала Груня и уставилась на Сашу.

— В кино, в кино! — подхватила Маруся Ровных.

— Там когда еще доведется… Да и будет ли… На целину едем… — с явным удовольствием произнося слова «на целину», говорила Груня.

И они всей гурьбой направились в ближайший кинотеатр.

В эту ночь Груня спала без сновидений, как в детстве. Проснулась и в постели запела.

…На вокзале собрались все заводские. Приехала и старшая сестра Люсечка в крохотной зеленой шляпке с огромным ярким пером и дорогой сумкой в руках. Груне почему-то было стыдно своей «расфуфыренной» сестры, и она не познакомила ее ни с кем из целинников.

Гремел оркестр. Парни и девушки плясали, пели. Некоторые, обнявшись, стояли парами и, не стесняясь, целовались — прощались.

— По вагонам, товарищи! Отходим!

Под звуки марша поезд медленно тронулся. Ребята и девчата стояли на подножках и махали шапками, платками, кепками.

Груня никого из провожающих не искала глазами, как это делало большинство отъезжающих. «Он» ехал вместе с ней.

Громыхая на стрелках, поезд набирал ход. Нина Гриднева, стоявшая рядом с Груней, сказала:

— Когда-то увидим тебя, Москва… Милая! — добавила она и смахнула слезу.

Потом начали разбирать и укладывать вещи. Чемодан Груни оказался тяжелее всех.

— Да что у тебя в нем, Грунька? — спросила Фрося Совкина.

— Книги. Там, я слышала, ничевошеньки… Сама понимаешь — целина… — Что-то большое, светлое трепетало в душе Груни: начиналась новая жизнь!

В марте в Войковскую МТС приехал новый директор, Константин Боголепов.

— Орел вернулся в свое гнездо, — обрадованно сказал по этому поводу друг Боголепова еще по тракторной бригаде добродушный Поль Робсон.

Когда-то о дружках говорили: «Верблюды: запряги парой в тракторные сани — «С-80» перетянут».

Врид директора Илья Ястребовский назначался главным инженером, а радисту Игорю Огурцову поручалась организация диспетчерской связи со всеми двадцатью четырьмя тракторными отрядами. Через неделю прислали и секретаря райкома партии по зоне МТС ленинградца Тимофея Павловича Уточкина.

Ястребовский отпросился у нового директора на несколько дней к семье в город. Как человеку, связанному с тракторным заводом, ему была поручена отгрузка в МТС крупной партии новых машин.

Игорь Огурцов, в простоте душевной считавший, что понижен в должности из-за молодости, отпустил жиденькую белесую бороденку, начал курить трубку и глубокомысленно хмуриться.

— Давно бы нашего Огурца в радисты перевести! Теперь бы у него и разумности поднапрело и борода бы, как у старовера, до пупка вымахала, — смеялся Шукайло.

В Москву, на двенадцатый съезд комсомола, поехала назначенная бригадиром женской молодежно-комсомольской тракторной бригады Маша Филянова.

Иван Анисимович сразу же после ночной смены добровольно вызвался отвезти Машу до железнодорожной станции. И отвез и вернулся на работу минута в минуту.

— Ой, прищемила Машутка нашего верзилу! — подсмеивались над Шукайло.

А тот, казалось, не слышал, не понимал намеков. Новенькие тракторы, сеялки, тракторные плуги прибывали и прибывали. На подъем целинно-залежных земель молодежь ехала уже не только из Москвы, но и с Кубани, с Украины, с Урала. Размещать людей было негде. Временно их устраивали в колхозах. На площадке МТС спешно начали сборку трех стандартных домов, здания столовой, общежития.

Новый директор спал у себя в кабинете на старом продавленном диване. Как и Андрею, Матильда готовила ему «коф». Директор и главный агроном завтракали вместе и за кофе не переставали говорить о подготовке к первой «целинно-залежной», как все называли ее, весне.

Под влиянием ли Андрея или по своей инициативе, но хорошо знакомый войковцам, когда-то и сам «наступавший на пробку», бывший бригадир Костюха Боголепов приказал вынести с территории МТС ларек с водкой.

— На босу ногу теперь не завернешь, не заправишься, — шутили трактористы и ремонтники.

А зима, казалось, и не собиралась свертываться: даже в начале апреля трещали морозы, падал снег, завывала вьюга. Кое-где в колхозах уже потравили и гнилую солому с крыш. Начался падеж скота. Сказались и прошлогодняя засуха, и небывало суровая зима, и запаздывающая больше чем на месяц весна.

По гиблой осени, по завальным снегам, по вьюгам да по красному огню в печках весна должна быть поздняя, а лето мокрое, градобойное, говорили старики.

1954 год входил в летопись земледелия на Алтае как необычный по размаху намеченных работ, по тяжелой борьбе за спасение поголовья скота.