Ручьи весенние

Вечерами, после пересменки, Маша иногда проводила летучку.

Пересменка! Час этот всегда полон какой-то своеобразной волнующей прелести. У одних кончается напряженный трудовой день, и они предвкушают радость отдыха; другие, отдохнув, готовятся к ночной работе. Все с нетерпением ждут результатов замера выработки.

Первой подкатила к заправочному пункту с агрегатом сеялок, с развевающимся красным флажком на тракторе белокурая Фрося Совкина. Отцепив сеялки, она оглядела скопившихся у заправочной повозки людей. «Ого, на летучку собираются!»

Сегодня тут и председатель колхоза, строгий Павел Анатольевич Лойко, и смешной толстяк, его заместитель по животноводству, и агроном Вера Стругова, и полевой бригадир, и сеяльщики, и заступающие в смену трактористки и прицепщицы. «Большой хурал!»

Спрыгнув с заглушенного трактора, Фрося отняла капот и стала тщательно обтирать детали горячего мотора.

Девушка работала сосредоточенно. Казалось, ничто в мире, кроме машины, не занимало ее сейчас. Но она отлично видела все, что делается вокруг.

Рядом встала на заправку машина Маруси Ровных.

— Что же вы, девушки, трактор не обтерли, а уже масло заливаете? — упрекнула Фрося товарок.

Маруся и ее прицепщица, смутившись, тотчас принялись обтирать машину. Работали молча и быстро.

А на горизонте полыхал закат. И поле, и тракторы, и разгоряченные лица девушек отсвечивали багровыми бликами. Над головой — теплые, чуть розовые, меняющиеся краски; небо затягивалось дымчатыми облаками. Между ними в разрывах уже сверкали звезды. Смолкали голоса птиц, вечерняя тишина мягко опускалась на землю. Все отходило ко сну…

А у тракторов, у сеялок, у плугов безмолвно, напряженно кипела горячая работа. Люди готовили машины к ночной смене, когда и малое упущение может принести большой ущерб.

Летучка была короткой. Начала Маша:

— Дальше так работать нельзя, девушки! Опозоримся на всю страну.

Больше всех досталось Губанюк.

— Ты, Акулина, помимо того, что нормы не выполняешь, еще и злишься на весь мир, распространяешь в бригаде нездоровые настроения. То одной девчонке, то другой шепчешь: «Все мы на одну Филянову работаем, славу ей добываем!» Не стыдно? Запомни, Акулина, не на Филянову ты работаешь, а на себя и на народ. Если выйдем в соревновании вперед, — а я верю, что выйдем, — значит, все будем впереди, вся бригада, а если опозоримся, то все опозоримся. Предупреждаю тебя, Акулина, в последний раз: не исправишься, пеняй на себя.

Большая, с крупным злым лицом Акулина Губанюк затряслась, побелела.

— Сознаю свою вину: муфту сожгла, плуг помяла, чуть Грушку не задавила… Все верно, только сама не знаю, отчего все это. Ну и зло берет… Машина мне несвышная; на такой я прежде не работала… — Акулина замолчала; ее била лихорадка. Подавив дрожь, она снова заговорила: — И не могу я выносить, когда другие лучше меня работают, сама себя бы съела… — С этими словами Акулина отвернулась, и лопатки широкой ее спины задвигались.

Стало тихо. Потупились, задумались девушки.

Слова попросила Фрося Совкина.

Фрося чуть повыше Маши Филяновой, но такая же стройная, крепкая. Серенький пиджачок и серенькая же юбочка сидели на ней как-то особенно щеголевато. Узкие мягкие сапоги плотно обтягивали маленькую ножку. Несмотря на тяжелую работу, в конце смены она выглядела опрятной и нисколько не утомленной. Фрося любила свою профессию, гордилась ею и умела работать легко и радостно.

— Маша бригадир опытный и много за других делает, а вот на пересменках бывает редко. Помощницей у нее Матрена Кошколазко. Ее мы еще ни разу здесь не видели. Разве это порядок? Надо бывать на пересменках. Как раз тут и необходима помощь бригадира и ее помощника Акулине тоже нужна помощь…

Маша покраснела.

— Характер-то у девахи: даже бровью не повела! — услышала Вера восхищенный голос старика горючевоза. Он кивал в сторону Маши.

Взыскательный председатель колхоза Лойко не критиковал бригаду, а только поблагодарил:

— Спасибо вам, девушки, за старание! Много я знал трактористов, а такого усердия не встречал. Одно слово — москвичи!

Маша закрыла летучку, и сменщицы бегом кинулись к своим машинам.

Звенящую тишину разбудил треск моторов, черноту ночи прорезали лучи фар. Тракторы двинулись в наступление на целину. Ни машин, ни прицепленных к ним агрегатов не видать, по полю движутся только зыбкие, качающиеся пучки света.

Утром следующего дня все девушки, кроме Акулины Губанюк, перевыполнили нормы выработки. Губанюк пришла к Маше и сказала:

— Откомандировывай меня в эмтээс: не ко двору я здесь.

…Затяжной мелкий дождь перешел в ливень, а резкий северный ветер — в ураган. Поля обратились в лужи грязи. Сеять стало нельзя. Остановились бензовозы и ремонтные «летучки». Многие трактористы и прицепщики, побросав машины, разъехались по деревням или отсиживались в вагончиках, в полевых станах. Только в бригаде комсомолки Филяновой работа не прерывалась.

Посоветовавшись с агрономом и председателем колхоза, Маша перебросила все тракторы с сева на пахоту залежи.