Когда сгустились сумерки, начали произносить речи, и Шостаковичу предоставили честь произнести ответный тост. Тогда, расслабившись после выпитой водки и впав в сентиментальность, Ворошилов встал и принялся экспромтом исполнять грустные украинские народные песни – у него был красивый бас. Вскоре к нему присоединился Хрущев. «Они оба знали слова всех народных песен». Когда танцовщики вернулись и описали тот вечер друзьям, Нинель восхищалась роскошью обстановки. Так, она вспоминала, что шампанское охлаждалось в прудах и ручьях – «достаточно было протянуть руку и достать бутылку». По всему парку были расставлены столы с закусками, накрытые накрахмаленными белыми скатертями и уставленные самыми разнообразными деликатесами. «Я даже не могу передать словами… все равно что пойти в Белый дом… очень красиво и богатство напоказ». Зато Рудольф отзывался об их «ангажементе» крайне цинично. «Наконец-то я понимаю, что такое коммунизм», – сказал он Тамаре по возвращении.
Летом Рудольф хотел поехать в отпуск на Черное море и написал родителям, приглашая их приехать туда. Хамет в ответном письме отказался приехать. Несмотря на вполне мирный тон, он намекал, что Фарида не сможет поехать из-за ухудшившегося здоровья. Хамет просил сына вместо моря приехать в Уфу и повидаться с семьей, но Рудольф уже решил ехать в Сочи. В августе этот черноморский курорт в субтропиках напоминал Эдинбург или Саратога-Спрингс. Многие молодые люди приезжали туда из Москвы или Ленинграда, чтобы походить на концерты и посмотреть грузинский балет Чабукиани, а также гастроли труппы из Новосибирска. Один вечер давал сольный концерт знаменитый пианист Яков Флиер, который годом ранее выступал с 23-летним Ваном Клиберном на первом Международном конкурсе имени Чайковского. Рудольфу, который в то время был в Москве, удалось достать билеты на генеральную репетицию. «Он играл в полную силу, и нам показалось, что мы в раю!» – но в тот раз он был не в настроении отдавать дань уважения собрату-артисту. Когда Вана Клиберна заметили в одной из лож и весь зрительный зал встал, чтобы аплодировать ему, только Рудольф остался сидеть. «Лицо у него потемнело, когда он переводил взгляд со зрителей на Клиберна и обратно, – вспоминает Фаина Рокхинд, которая тоже была там. – Я могла прочитать по его глазам, что он думает: я должен получить такую славу! Он смотрел на то, что творилось в зале, и хотел того же».
Судя по письму Тамаре, в котором он жаловался на отпуск, настроение у него оставалось плохим:
«Я продал путевку в пансионат. Санаторий «Ш. К.» ужасен, и я живу в квартире Дудко [педагог Грузинского театра оперы и балета], где у меня почти отдельная комната. Квартира далеко от моря, и вода в море грязная. День и ночь идет дождь, а когда прекращает, мы идем купаться. В Крыму было так хорошо! Я вернусь туда, если Ксения ответит…
Я посмотрел «Горду» Грузинского балета – ерунда, и странно, что московские и ленинградские поклонники приехали специально на такое дерьмо. Вахтанга [Чабукиани] нет. Он появится только 12-го в «Отелло». Как я после такого могу доверять зрителям, и особенно поклонникам? Их любовь не идет от эстетического восприятия… То, что хорошо, должно быть хорошим для всех.
В целом мои надежды на Кавказ не оправдались, и я не вернусь в Сочи, [хотя] я живу в доме Дудко в очень приятной семье… Вот и все пока. Жду ответа.