Руфь

И действительно, состояние Леонарда очень тревожило всех домашних. Здоровье его было подорвано, он бормотал во сне какие-то обрывки фраз, из которых следовало, что он воюет за свою мать против беспощадных и злых людей. Потом он вскрикивал, заговаривал о позоре и произносил такие слова, каких, как казалось его близким, никогда не должен был слышать. Днем Леонард обычно бывал серьезен и спокоен, но ел без аппетита и явно боялся выходить на улицу, чтобы на него не начали указывать пальцем. Бенсоны думали о том, что малышу надо бы переменить обстановку, но вслух об этом не говорили, так как средств на это не было.

Характер Леонарда стал порывистым и изменчивым. Иногда он сердился на мать, а потом отчаянно переживал и раскаивался в этом. Когда мистер Бенсон подмечал выражение страдания на лице Руфи при таких выходках сына, он терял терпение и подумывал о том, что управлять этим мальчиком должен человек с более строгим нравом, чем у его матери. Но когда он заговорил об этом, Руфь принялась умолять его:

— Пожалуйста, проявите терпение! Я заслужила негодование, которое разъедает его сердце. Только я сама могу восстановить его любовь и уважение. Это меня не пугает. Когда он увидит, что я тверда и неустанно стараюсь исполнять свой долг, он полюбит меня. Мне нечего бояться.

Когда Руфь говорила это, губы ее дрожали, а румянец то вспыхивал, то исчезал от волнения. Мистер Бенсон успокоился и предоставил ей действовать по своему усмотрению. Трогательно было наблюдать, как она угадывала все, что происходило в душе ребенка, и всегда сразу находила слова, которые могли успокоить или укрепить его.

Руфь неутомимо занималась сыном и не находила ничего стыдного в том, чтобы оплакивать его судьбу. Она понимала, что мальчик сильно переживает, даже когда мрачно молчит или кажется холодно-безразличным. И мистер Бенсон не мог нарадоваться тому, как Руфь незаметно подводила Леонарда к правильным решениям, чтобы он осознавал исполнение долга как первую обязанность в любом поступке. Видя все это, пастор проникался уверенностью в том, что добродетель восторжествует и что благотворное влияние бесконечной материнской любви смягчит в конце концов сердце сына. И действительно, мало-помалу ожесточение Леонарда против матери — чередовавшееся, впрочем, со страстными признаниями в любви — сменилось раскаянием. Он старался больше не допускать злых слов и поступков. Но здоровье его было все еще слабо, и он неохотно выходил из дому, был гораздо серьезнее и печальнее, чем другие дети в его возрасте. Это было неизбежное последствие известных событий, и Руфи оставалось только набраться терпения и тайно молиться со слезами на глазах, чтобы Господь укрепил ее.

Руфь и сама узнала, что значит бояться выйти на улицу, после того как ее историю разгласили. В течение многих дней она старалась не покидать дома, пока как-то вечером, ближе к сумеркам, мисс Бенсон, занятая по хозяйству, не попросила ее сходить по одному делу. Руфь поднялась и молча повиновалась. Привычка молча переносить страдания была свойственна ее чудесной натуре. Руфь пестовала в себе терпение, с которым следовало переносить свою епитимью. Внутренний голос подсказывал ей, что не следует беспокоить других выражениями раскаяния и что наиболее богоугодный вид покаяния — это безмолвное ежедневное самопожертвование. Однако временами ее страшно утомляло бездействие. Ей так хотелось трудиться, служить, а все пренебрегали ее услугами. Ум ее, как я уже прежде упоминала, стал острее в последние годы, и она передавала Леонарду все новые и новые знания. Мистер Бенсон охотно уступил Руфи своего ученика, сознавая, что это послужит ей занятием, в котором она так нуждается. Она старалась быть как можно более полезной в доме. Но пока Руфь работала в доме мистера Брэдшоу, она упустила свое место в хозяйстве Бенсонов. А кроме того, теперь, когда пришлось затянуть пояса и урезать все траты, стало трудно находить дело сразу для трех женщин. Раз за разом Руфь перебирала в уме возможности найти работу, которая заполнила бы ее досуг, и нигде ее не находила. Иногда Салли, которой Руфь поверяла свои надежды, добывала ей шитье, но то была самая черная работа, да и та скоро заканчивалась и плохо оплачивалась. Руфь с благодарностью принимала любые заказы, что бы ей ни предложили, хотя они прибавляли лишь несколько пенсов в общий кошелек. Я не хочу сказать, что в доме была страшная нужда, но все же денег в хозяйстве Бенсонов явно не хватало.