Руфь

Руфь ответила что-то очень тихо, так тихо, что он не мог ее расслышать, хотя и нагнулся к ней. Он снова взял ее за руку:

— Что ты сказала, моя милая? Что ты меня любишь? Да? О да! Я это чувствую по тому, как дрожит эта маленькая ручка. Так ты не отпустишь меня одного, в горе, в беспокойстве о тебе? Ведь тебе не остается другого выбора: у моей бедной девочки нет друзей, которые приютили бы ее. Я сейчас вернусь с экипажем. Каким счастливым ты делаешь меня своим молчанием, о Руфь!

— Ну что мне делать?! — вскричала Руфь. — Мистер Беллингам, вы должны бы помочь мне, а вы все больше и больше запутываете меня.

— Я вас запутываю, дорогая Руфь? Мне все кажется очень просто. Вникните хорошенько! Вы сирота и в целом мире можете рассчитывать на любовь только одного человека, бедное дитя мое! Вас отвергло единственное существо, от которого вы могли ждать внимания, — эта грубая, жестокая, неумолимая женщина. Что же теперь для вас естественнее, а значит, и справедливее, чем обратиться к человеку, который горячо любит вас, который готов пойти за вас в огонь и в воду, который защитит вас от всякого зла? Конечно, если вы, как я начинаю подозревать, совершенно холодны к нему, так об этом не может быть и речи. В таком случае, Руфь, если вы ничего ко мне не чувствуете, то нам лучше всего теперь же расстаться. Я сейчас уйду от вас. Лучше мне уйти от вас, если вы ничего ко мне не чувствуете.

Он произнес последние слова очень грустно (так, по крайней мере, показалось Руфи) и сделал вид, что хочет высвободить свою руку из ее руки. Она тихонько придержала ее:

— Не покидайте меня, сэр. Это правда, у меня нет друзей, кроме вас. Не покидайте меня, прошу вас. Но умоляю, скажите, скажите, что мне делать?!

— И вы поступите так, как я вам скажу? Доверьтесь мне, я на все для вас готов. Я вам посоветую то, что мне кажется самым лучшим. Вникните в свое положение. Миссис Мейсон опишет вашему опекуну все, что случилось, самым преувеличенным образом. Он, как вы говорили, не питает к вам особенной любви и, конечно, откажется от вас. Я хотел бы помочь вам — может быть, через мою мать — или, по крайней мере, сколько-нибудь вас утешить, не правда ли, Руфь? Но меня здесь не будет. Я уезжаю далеко и не знаю, когда вернусь. Таково ваше настоящее положение. Теперь послушайте мой совет. Пойдемте в этот трактирчик. Я закажу вам чаю, он вам сейчас совсем не помешает, и оставлю вас пока что тут, а сам схожу домой за экипажем. Вернусь я самое позднее через час. Тогда будь что будет, а мы окажемся вместе. Мне этого довольно, а вам, Руфь? Скажите «да», скажите хоть шепотом, но доставьте мне наслаждение услышать это. Руфь, скажите «да»!

Тихо, нежно, нерешительно сорвалось роковое «да», бесчисленных последствий которого Руфь не могла знать. Ее занимала одна только одна мысль: быть с ним вместе.

— Как ты дрожишь, дружок! Тебе холодно, моя милая. Войдем скорее в комнату, я закажу чай и сейчас же отправлюсь.

Руфь направилась к дому, опираясь на его руку. Она вся дрожала, голова ее шла кругом от пережитых волнений.

Мистер Беллингам обратился к вежливому содержателю гостиницы, и тот провел их в чистенькую комнатку, окна которой выходили в расположенный позади дома сад. Окна были открыты, и в них проникал благоухающий вечерний воздух. Внимательный хозяин поспешил закрыть их.

— Дайте поскорее чаю этой леди!

Хозяин исчез.

— Милая Руфь, я ухожу. Нельзя терять ни минуты. Дай мне слово, что ты выпьешь чая. Посмотри, ты вся дрожишь. Ты бледна как смерть, вот ведь как напугала тебя эта отвратительная женщина! Я ухожу, но через полчаса вернусь — и тогда не будет больше разлуки, моя дорогая!

Он прикоснулся губами к ее бледному холодному лбу и вышел. Комната ходила кругом перед Руфью. Это был сон, длинный и странный сон, начавшийся домом ее детства и закончившийся ужасом внезапного появления миссис Мейсон. И над всем этим страннее, упоительнее, блаженнее всего царило сознание его любви — того, кто был целым миром для нее, — и воспоминание о нежных словах, которые отдавались еще слабым эхом в ее сердце.

Голова так сильно болела, что Руфь почти не могла смотреть на свет. Полусумрак комнаты резал ее слабые глаза. А когда дочь хозяина внесла свечи, чтобы приготовить чай, Руфь спрятала лицо в диванную подушку и вскрикнула от боли.

— У вас болит голова, мисс? — спросила девушка тихим, полным участия голосом. — Позвольте, я вам заварю чая, мисс, это вам поможет. Сколько раз крепкий чай вылечивал головную боль моей бедной матери!

Руфь пробормотала что-то в знак согласия. Молодая девушка, почти ровесница Руфи, но теперь, после смерти матери, уже хозяйка заведения, заварила чай и поднесла чашку лежавшей на диване Руфи. Та, чувствуя лихорадочный жар и жажду, залпом выпила все. Руфь не дотронулась до хлеба с маслом, который предложила ей девушка. Выпив чая, она почувствовала себя лучше и свежее, хотя все еще была очень слаба.

— Благодарю вас, — сказала Руфь. — Я вас не задерживаю долее, у вас, может быть, есть дела. Какая вы, право, добрая, ваш чай мне очень помог.