Руина

В хате Остапа все дышало, по обыкновению, счастьем и покоем. Подложивши под голову руки, Остап лежал на лаве и наслаждался своим послеобеденным отдыхом. Орыся сидела у окна и вышивала ему тонкую сорочку, время от времени она опускала на колени работу и останавливала на Остапе нежный, любящий взгляд.

Между супругами шел дружеский разговор.

— А что, Остапе, уехала уже Марианна? — спросила, не отрываясь от шитья, Орыся.

— Уехала.

— А Мазепа?

— Да он поехал с отрядом провожать их, сегодня, верно, вернется назад.

— У ней же были с собою казаки и атаман их надворной команды?

— Ну а все-таки для большей безопасности.

— Нет, не то, Остап! — Орыся глубоко вздохнула и опустила работу на колени. — А кажется мне, что пан Мазепа уже забыл нашу Галину… Все он с этой Марианной, на нее только и смотрит. И тогда еще, помнишь, — эх! уже больше как полтора года минуло! — она приезжала к нам с ним в Волчьи Байраки, да как увидала Галину, как увидала, как Мазепа ей обрадовался, — побелела, как стена, едва не упала. Я тогда сразу и заметила, что она, эта Марианна, в Мазепу нашего закохана. А теперь вот сюда опять даром она приехала? Для того и приехала, чтоб закохать в себя Мазепу. Ну, что ж, и привлечет, причарует. Куда ей было, бедной нашей Галине, и живой бороться с этой пышной панной, а теперь уже мертвой… — Орыся махнула рукою и прибавила с глубоким вздохом: — А ведь как любила его, Господи!

— Ну, любит, кажется, и эта не меньше: ведь она его от смерти спасла.

— А Галина? — произнесла живо Орыся. — Разве она его не выходила, разве не смотрела за ним, как мать за ребенком?

— Кто говорит?

— Такая от вас благодарность и честь. — Орыся вздохнула и отерла глаза рукавом.

— Орыся, ты плачешь, голубка? — вскрикнул Остап и поднялся с лавы.

— Галину, бедную, жалко… Эх! уж как обещался он ей, что ее одну любить будет, что никогда, никогда… А теперь вот…

— Так что ж тут, Орыся? — произнес с замешательством Остап. — Ведь полтора года уже минуло, как не стало Галины.

— Так уж и забыть пора?

— Да нет, не забыть, а так ведь… живой о живом думает.

— Вот то-то такая ваша правда! — вскрикнула горько Орыся. — Вижу я, что и ты такой же; тоже ведь как присягался, что меня одну любишь, а вот умру, так, верно, и сорокоуста не дождешься, а возьмешь повенчаешься с какой-нибудь кралей.

— Я? Да Бог с тобой! Чтоб я такое когда сделал? Да никогда на свете! Да мне, кроме тебя, ни на кого и смотреть не хочется, вот хоть провались я сейчас на этом же самом месте!

Но на Орысю не подействовали эти пламенные уверения.

— Что там говорить, — произнесла она, махнув рукой, — все вы на один покрой!

В одну минуту Остап вскочил с лавы и очутился рядом с Орысей. Несмотря на настойчивое сопротивление, он охватил ее рукою за талию и притянул к себе.

— Так ты и мне не веришь?

— Не верю.

— Хоть я тебе и присягаюсь?

— Хоть и заприсягнись.

— Так вот же я тебя заставлю поверить!

С этими словами Остап прижал к себе ее голову и принялся покрывать опечаленное личико Орыси самыми нежными поцелуями. Орыся сначала слабо сопротивлялась, но поцелуи Остапа были красноречивее его слов… Таким образом, ни Остап, ни Орыся не заметили, как в сенях раздались шаги, как затем отворились двери хаты и на пороге остановился Кочубей. При виде нежно целующихся Остапа и Орыси он разразился громким хохотом. Звук этого смеха заставил их оглянуться. Орыся взглянула на Кочубея, вскрикнула и, залившись вся багровым румянцем, в одно мгновение отскочила от Остапа; последний тоже поднялся навстречу Кочубею с смущенной улыбкой.

— Добрыдень вам, панове! — произнес Кочубей, кланяясь, — все еще воркуете? И не надоело еще до сих пор?

— Да это, пане подписку, все Остап, ей–богу, — заговорила торопливо Орыся, отодвигая от стола лавку, — садитесь, садитесь, дорогим гостем будете.

— Все Остап? — левая бровь Кочубея лукаво приподнялась.

— Да так… ей–богу… вот еще! Чем потчевать прикажете, может, наливочки, медку, а то. запеканки. Я сейчас внесу, — продолжала она быстро–быстро, даже не переводя дыхания.

— Гай–гай, пани сотничиха! — покачал головой Кочубей. — Здорово, я вижу, ты умеешь зубы заговаривать!

— Ого! Она у меня такая, — поддержал Остап с улыбкой Кочубея, — хоть и турецкого султана, а одурачит.

— Туда же, пан! — улыбнулась Орыся и повела плечом. — Садитесь, садитесь же, панове! — зачастила она опять. — А я побегу, да запеканочки внесу!

И Орыся хотела было уже броситься из избы, но Кочубей удержал ее движением руки.

— Нет, нет, пани, на этот раз спасибо, не турбуйся, я только на одну минутку, за чоловиком твоим пришел.

Кочубей сел за стол, против него занял место Остап, Орыся остановилась подле.

— Видишь ли, пане сотнику, только что донесли нам селяне, что в окрестностях Чигирина проявились татары, так гетман приказал, чтобы ты взял своих казаков, да я еще прихвачу с собою, да чтоб мы сейчас же и отправились разведать, какие это татары и зачем здесь появились, и если это какой-нибудь загон, так приказано нам, чтобы мы отжахнули его хорошенько!

— А ехать когда же?