Руина

После нескольких фраз, брошенных при нем растерянными гостями, чуткое сердце шинкаря наполнилось сладостным предчувствием: этот, знакомый ему уже казак не мог дать ни одного толкового ответа на вопросы своего господина, а так как вельможный пан что-то слишком заинтересован пировавшим здесь, в шинке, незнакомцем, то, очевидно, обратится с допросами и к нему, шинкарю, а тогда уже, наверное, несколько блестящих червончиков перепадет в его карман.

Между тем Мазепа сидел на лаве, опустивши голову, неподвижный, совершенно убитый неудачей. Но вот он снова поднялся с места.

— Постой, скажи, — обратился он к Остапу тем же взволнованным, непослушным голосом, — давно это было?

— Да так, часа три тому назад, покуда я съездил в Чигирин и вернулся сюда назад.

— Когда же тот уехал?

— Да вот шинкарь…

— Гей, жиде, сюда! — крикнул Мазепа, оглянувшись по указанному Остапом направлению.

Жид, только и поджидавший этого возгласа, стремительно бросился из-за прилавка к Мазепе.

— Что прикажет ясновельможный пан? — произнес он подобострастно, перегибаясь вдвое перед Мазепой и целуя полу его жупана.

— Ты знаешь этого казака, который гулял здесь у тебя в шинке?

— Ой, нет, ясновельможный пане, не знаю! Он нездешний, я его видел в первый раз.

— Не слыхал ли хоть, как его звали товарищи? Ведь с ним было несколько казаков.

— Ой, вей! Как же они звали его? Один звал паном-братом, другой — паном добродием.

— Ну, а куда они едут, зачем приехали? Они ничего об этом не говорили?

Жид печально закивал головой.

— Нет, ясновельможный пане, они ничего об этом не говорили.

— Стой! Это ты уже знаешь, когда уехали они?

— Да вот сейчас, как пан со своим товарищем, — шинкарь указал глазами на Остапа, — выехали из корчмы, так и они велели седлать своих коней и поехали себе тоже.

— А куда поехали, в какую сторону?

— Вон по тому, по Киевскому шляху.

— Да ведь там дорога делится и на Черкассы, и на Корсунь, и на Жаботин… О, проклятье, сто тысяч проклятий! — проскрежетал Мазепа, впиваясь пальцами в волосы, и зашагал в волнении по хате.

Что было делать? Куда броситься? Где искать их?

Три часа… Каких три? Больше: четыре, пять! За это время можно было далеко ускакать, а если он с Остапом бросится наобум и примет еще ложное направление в своих поисках, то утеряет незнакомца навсегда. Но как же принять правильное направление? Ни имя незнакомца, ни цель его путешествия, ни дорога, по которой он отправился, — ничто, ничто неизвестно ему!

Мазепа чувствовал, что он задыхается от волнения; кровь приливала ему к лицу, она стучала словно молотом в висках и жгла его глаза. Известие о кольце в одно мгновение сорвало струп с его раны и наполнило все его существо бушующим огнем. Как безумный, летел он сюда, чтобы увидеть поскорее этого незнакомца — и вот не застал никого! О, проклятье! «Тысяча тысяч проклятий!» — шептал он про себя, сжимая руки: само пекло не могло подшутить над ним хуже, указать на минуту след к розысканию Галины и тут же вырвать ее, вырвать навеки из рук! Мазепа чувствовал, что если он теперь утеряет след этого незнакомца, то способен лишиться от бешенства рассудка.

И жид, и Остап встревоженно следили за ним.

XIII

Мазепа остановился перед Остапом и жидом; лицо его было страшно, волосы всклокочены, глаза воспалены.

— О чем говорили они? Все, все, каждый пустяк, до последнего слова вспомните! — произнес он сухим, словно осипшим голосом.

— Да что же он говорил? О том, что набег сделали белогородские татары, хвалил гетмана за союз с султаном, пил за его здоровье… — ответил сразу Остап.

— Ой, вей! — жид сморщился, причмокнул и покачал с сомнением головой. — Не хотел бы я, вельможный пане, чтобы меня так хвалил кто-нибудь за мою горилку, как он хвалил ясновельможного гетмана нашего за союз с султаном. За каждым его словом поспольство кричало все больше и больше… Ой, вей! Я думал, что они сейчас подымут бунт.

— Это правда, — согласился и Остап, — он-то и хвалил, да как-то оно не дуже добре выходыло.

— И когда наши казаки уехали, он тоже поспешил из корчмы? — произнес оживленно Мазепа.

— Так, так, ясновельможный пане, немножко обождал и сейчас сам собрался.

На мгновение Мазепа опять задумался, мысли его понеслись с лихорадочной быстротой. «Итак, незнакомец старался, очевидно, возбудить народ против гетмана; он говорил о том, что набег сделали белогородские татары, он говорил о турецком союзе. Ясное дело, он хотел возбудить народ.

Когда Кочубей с Остапом выехали, этот человек, испугавшись того, не проговорился ли о чем-нибудь, также поспешил убраться из шинка.