Руины

— Ах! Прекрати! — я смеюсь, пытаясь отбиться от его руки, но безуспешно.

— Нет, я еще недостаточно наслушался.

— Зевс! — кричу от смеха, моя грудь болит самым лучшим образом. — Ну же! Прекрати!

— Ладно, — ворчит он, прекращая щекотать меня. Он ложится на спину. — Я действительно чертовски скучал по тебе, — тихо говорит он, обращая свои неожиданно серьезные глаза к моим.

Я прижимаю руку к его груди, над сердцем, касаясь татуировки.

— Я тоже скучала по тебе, — говорю ему. Я наклоняю голову и целую его.

Когда я отстраняюсь, его рука проникает в мои волосы, удерживая меня на месте.

— Я знаю, что облажался с нами. Я больше не повторю эту ошибку.

— Знаю, — шепчу я.

Но мы оба знаем, что я верю в это только наполовину. Я еще не полностью в том месте, где могу доверять ему.

Он снова притягивает меня к своим губам и томно целует.

Я опускаю голову ему на грудь, переплетая свои ноги с его.

Звук потрескивающего на заднем плане огня и биение его сердца под моим ухом - это все, что мне сейчас нужно.

— Помнишь, как ты выступала на зимнем фестивале под песню "Umbrella"? — спросил он неожиданно.

— Конечно, помню. — Я закатываю глаза. Та пьеса, которую я поставила, была о нем и обо мне, о том, что я чувствовала к нему с того момента, как встретила его. Как я всегда к нему относилась. — Откуда это взялось? — спрашиваю я, откидывая голову назад, чтобы заглянуть ему в глаза.

Он пожимает плечом.

— Не знаю. Я помню все о нас... но это просто одно из тех воспоминаний, которые навсегда остались со мной. Смотреть, как ты танцуешь, было моим самым любимым занятием на свете. Я ненавижу, что ты больше не танцуешь.

— Я танцевала, в клубе. — Пока не уволилась, когда он снова появился в моей жизни.

— Ты знаешь, что я не это имел в виду. — Его глаза потемнели. — Я ненавижу, что ты бросила танцы из-за меня.

— Я перестала танцевать, потому что была беременна. Был бы ты там или нет, мне все равно пришлось бы бросить учебу.

— Но ты могла бы вернуться, если бы я был там, чтобы поддержать тебя.

Я качаю головой.

— Я бы не вернулась. Какой в этом был бы смысл? У меня была Джиджи, и она была для меня самым важным. Ты знаешь, что такое балет. Это изнурительные, долгие часы. Я не собирался проводить столько времени вдали от нее.

Его глаза устремлены в потолок. Он тяжело вздохнул.

— Тем не менее, я должен был быть там.

Я ничего не говорю. Потому что он прав. Он должен был быть там. Я могу винить Марселя за то, что Зевс не был рядом с Джиджи. Но не в том, что Зевс не был рядом со мной. В этом виноват он.

Его глаза, решительные и твердые, возвращаются к моим.

— Я заглажу свою вину перед вами обоими. Я клянусь тебе, Голубка.

Я подношу руку к его лицу, прижимаю ладонь к его щеке.

— Ты уже делаешь это, просто находясь здесь и сейчас.

Но я знаю, я узнаю этот взгляд. Знаю, что он считает, что должен делать еще больше. Отсюда и покупка этого дома.

— Зевс... тебе не нужно было покупать этот дом, ты ведь знаешь.

Я знаю, что с деньгами у него все в порядке, но он все еще платит за обучение Ло и Мисси в колледже и финансово поддерживает своего отца. У него есть деньги, но этих денег ему хватит и на то, чтобы продержаться, когда его боксерская карьера наконец-то закончится.

Его брови сходятся вместе.

— Должен был. Ты должна была понять, что я здесь, чтобы остаться. И я сделаю все, что потребуется, доказывая тебе это.

— Я просто... Я знаю, что у тебя есть деньги. Я просто не хочу, чтобы ты тратил их впустую.

Разочарование застилает ему глаза.

— Ничто, потраченное на тебя или Джиджи, не является пустой тратой. И я не жалею денег, Кам. Не беспокойся об этом.

— Итак, почему бой с Димитровым так важен? Ты сказал мне недавно, что делаешь это, потому что тебе нужны деньги.

Он отворачивается от меня. Слишком быстро.

— Мне нужно обеспечить будущее Джиджи.

Я верю его словам. Действительно верю. Но я также думаю, что есть что-то еще, чего он мне не говорит. Какая-то другая причина, по которой ему нужны деньги.

Я уже собираюсь спросить, когда он говорит:

— Ты станцуешь для меня? — он переводит взгляд на меня. Они задумчивые и горящие. Все, что беспокоило его минуту назад, исчезло.

— Сейчас?

— Да.

— Э... нет. — Я смеюсь.

— Почему бы и нет? — он хмуро смотрит на меня, поджав губы.

— Потому что я голая. — Я указываю на очевидное рукой.

— И? — он в недоумении приподнимает бровь.

— И я не танцую голой.

— Стриптизерши танцуют.

— Я не стриптизерша, ты большой придурок!

Я легонько бью его в грудь, и он смеется. Поймав мою руку, он подносит ее к губам и целует костяшки пальцев.

— Нет, не стриптизерша. Ты моя очень гибкая балерина.

Его большая рука скользит по моему бедру, поднимая его вверх и закидывая на свои бедра, заставляя меня дрожать, когда ласкает мою задницу и сжимает ее.

Я снова хочу его. И твердость под моей ногой говорит мне, что и он не прочь повторения.

Но я также осознаю который сейчас час. Я пробыла в отключке гораздо дольше, чем предполагала сначала. Я знаю, что тетя Элли дома, и она не возражает. Но я возражаю.