Руины Камелота

Ее мысли блуждали. Мечтания юности теперь занимали все ее время. В них она думала о своей матери. Габриэлла видела себя маленьким ребенком, сидящим на коленях матери и слушающим сказки. Мама переворачивала страницы книжек, и красочные рисунки, казалось, оживали. Счастливые зеленые драконы взлетали с бумаги и уносили ее прочь, поднимая в облака, подсвеченные золотистым светом, и в теплые, голубые небеса. Голос матери преследовал ее, рассказывая истории, и Габриэлла осознала, что вспомнила звук ее голоса, который, как она считала, уже давно позабыла.

Ее ноги неустанно двигались вперед, вычерчивая борозды на снегу, и Габриэлла возвращалась к себе, как будто издалека. Слезы стояли в ее глазах. Голод сделал ее слабой, и слабость принимала форму бреда. Она не боролась с этим. Видения были лучше, чем монотонная утомительная ходьба или разочаровывающее однообразие снежных холмов.

Горные вершины оставались такими же далекими.

— Я должна сделать это, — задыхаясь, сообщила она соколу, который кружил у нее над головой. — Я должна остановить Меродаха. Если я убью его, все будет закончено. Его армии остановятся. Камелот устоит. Все будет спасено. Все будет спасено…

Она повторяла эту мантру про себя, вынуждая себя идти вперед, бросая вызов растущей слабости своего тела. Она знала, время истекало. Армии Меродаха, возможно, уже достигли Камелота. Если она не найдет их военачальника и не убьет его как можно скорее, то все будет потеряно. Дэррик и Рисс не будут отомщены, и те, что остались, будут захвачены и убиты. Камелот падет, и все, кого она любила, погибнут.

Рассуждая об этом, используя эти мысли как кнут для своего усталого тела, Габриэлла брела вперед.

Еще одна ночь. Еще одна волна лихорадочных снов. И все же на рассвете она заставила себя продолжать путь.

— Он сказал, что я сделаю это, — выдохнула она, спотыкаясь в снегу. — Колрут. Сказал, я встречусь с Меродахом. Это… это моя судьба, сказал он. Я не умру от голода. Я не…

Она упала лицом в снег и потеряла сознание.

Через некоторое время, она ощутила, как сокол тычется в нее, осторожно клюнув в ухо. Тепло его перьев прижималось к щеке. Другая щека онемела от холода, погрузившись в снег.

Она застонала и поднялась на колени. Ее ресницы были слеплены льдом.

— Перышко, — прошептала она, потирая лицо. — Что произошло..?

Он заклекотал, и Габриэлла, наконец, смогла открыть глаза. Она оглянулась вокруг и увидела сокола, сидящего на потемневшей рукояти ее факела. Его тупой конец был воткнут в снег. Гоблинский огонь погас.

— О нет! — жалобно простонала она, протягивая руку к деревяшке. Она подняла ее, вгляделась. Древесина была совершенно обыкновенной, холодной как кость.

— Нет… нет… — повторяла она, ругая себя. — Как я могла быть такой беспечной?

Перышко вспорхнул в воздух и приземлился на ее плечо. Он прижался к щеке, как будто призывая ее двигаться вперед, но Габриэлла лишь смотрела на холодный факел в руке. Он стал символом ее миссии. Она была безнадежной. Что бы ни говорил Колрут, она погибнет в этой снежной степи от голода и холода.

Она опустила факел и села на корточки. В течение нескольких минут она просто наблюдала за заходящим солнцем, замерзнув так сильно, что уже не дрожала.

Потом, просто потому, что она не знала, что еще делать, она с трудом поднялась на ноги. Медленно, запинаясь, она снова пошла.

Солнце коснулось западного горизонта. Тень Габриэллы вытянулась перед ней, как стрела. Перышко поднялся с ее плеча и взмыл в медные лучи заката. Он найдет себе ужин и принесет ей половину. На этот раз она знала, что попробует съесть, что бы он ни принес.

Она поплелась вперед.

Краем глаза она уловила движение в ближайших кустах. Габриэлла резко остановилась, разглядывая тени. Рыжеватый бок большого зайца виднелся сквозь обледенелую траву. Он навострил уши, и его глаза-бусинки обратились к ней, настороженно наблюдая.

Габриэлла боялась дышать. Конечно же, не было никаких шансов, что она сможет поймать зайца. Он унесется прочь при ее малейшем движении. Однако, ее живот громко, болезненно забурчал при виде него.

Она не могла ничего с собой поделать. Она поползла к нему, сосредоточенно кусая губы.

Заяц наблюдал. Когда она приблизилась так, что ее тень надвинулась на кусты, он прыгнул. Одним прыжком он выскочил из травы и помчался по снегу удаляющегося склона.

— Подожди! — Габриэлла воскликнула в отчаянии, останавливаясь и поднимая руки, ладонями наружу.

Удивительно, но заяц послушался. Он остановился на безопасном расстоянии, повернулся и встал на задние лапы, подергивая носиком.

Габриэлла осторожно двигалась вперед, дыша часто и неглубоко.

— Пожалуйста, не уходи, — умоляла она. — Пожалуйста, только… только подожди…

Заяц пристально глядел на нее, пока она подкрадывалась ближе и ближе. Она низко пригнулась, пытаясь сделаться маленькой. С умышленной медлительностью она протянула руку и коснулась сигилы, висевший у нее в горле. Она подавила желание разрыдаться от отчаяния.

— Постой, — слабо выдохнула она. — Не беги…