Руины (ЛП)

Сэмм почувствовал, как у него в груди что-то сжалось. Он помедлил, перед тем как говорить, будто мог каким-то образом избавить Партиалов от той новости, которую собирался им рассказать.

— Партиалы живут к северу от людей, — ответил он, — в нашем старом штабе в Уайт-Плейнс. — Все, — он сделал паузу, — все двести тысяч.

— Двести тысяч? — переспросил Риттер. — Ты шутишь.

— Не шучу.

— Что случилось с остальными из нас? — требовательно спросил Горман. — Люди устроили атаку? Мы слышали о морском десанте, но затем отправились сюда и… — Его голос надломился, и линк в комнате окрасился горечью и грустью. — Значит, у них получилось, да? Последний флот прорвался и вырезал нашу армию.

— Последний флот был остановлен, — сказал Сэмм. — Люди никого не убивали.

— По крайней мере непосредственно не убивали, — вставила Херон.

Горман быстро на нее взглянул, а затем снова повернулся к Сэмму. Его голос, со свистом прорывающийся через респиратор, был по-прежнему слаб, но линк практически сверкал негодованием.

— Тогда что произошло?

— Приблизительно три года назад начало умирать первой поколение, — сказал Сэмм. — Первая волна Партиалов, которых создавали для боя, все ветераны, первыми высадившиеся на берега во время Изоляционной войны. Все они просто… умерли. Сегодня были здоровы, а завтра начали гнить, как кусок какого-то фрукта, оставленный на солнце. Мы обнаружили, что в каждого из нас был встроен «срок годности». Все Партиалы умирают где-то на свой двадцатый день рождения. — Сэмм помедлил мгновение, давай Партиалам время осознать его слова. — Следующая партия погибнет через месяц. У последней — моей — есть еще месяцев восемь. В зависимости от того, когда вас извлекли из резервуаров, жить вам остается от четырех до тридцати двух недель.

В комнате стало тихо. Партиалы молча размышляли. Считали про себя. Даже Херон не подавала ни звука, глубокими темными глазами наблюдая за Сэммом. Линк в воздухе трещал беспорядочной смесью смятения и отчаяния.

— Говоришь, погибают все? — спросил Горман.

Сэмм кивнул.

— Это не болезнь. «Срок годности» встроен в наши ДНК. Он неостановим, неизлечим и необратим.

— Двадцать лет?

— Да.

— И ты говоришь, что сейчас 2078 год? — спросил Горман.

Сэмм нахмурился, сбитый с толку вопросами. Он ожидал некоторое неверие, но в смятении Гормана с каждой секундой становилось все меньше отчаяния.

— Октябрь. А что?

— Солдат, — произнес Горман. — Мы — Третья дивизия. Вышли из контейнеров в 2057-ом. — Он широко раскрыл глаза, будто сам едва мог поверить в то, что собирался сказать. — Пять месяцев назад всем нам исполнился двадцать один год.

Сэмм изумленно на него посмотрел.

— Это невозможно.

— Судя по всему, возможно.

— Никто и никогда не переживал «срок годности», — сказал Сэмм. — Мы испробовали все…

— Откуда нам знать, что этот «срок годности» вообще реален? — спросил Риттер.

— Я не выдумываю, если ты это подразумеваешь, — ответил Сэмм.

— Если он солгал об этом, то, возможно, лжет и обо всем остальном, — произнес Дуэйн.

— Я не лгу, — сказал Сэмм. — Сейчас 2078-ой год, мир стоит на грани гибели, каким-то образом вы были спасены, и мы должны понять каким…

Вспышкой движения Херон отделилась от стены, вытащила из ножен на поясе боевой нож и схватила Риттера за плечо. Не успел Сэмм даже моргнуть, как Риттер оказался на полу, а его кресло упало на кафель. Херон уперла колено Партиалу в грудь и прижала нож к его горлу.

— Скажи мне правду, — приказала она.

Сэмм подскочил на ноги.

— Херон, что ты делаешь?

К его вопросу присоединился хор возгласов, издаваемых остальными Партиалами, большинство из которых были слишком слабы, чтобы хотя бы встать. Горман сражался с дыхательными трубками на шее, пытаясь подняться, но ему не хватило сил, и он снова опустился на кушетку. Линк наполнился волнами ярости.

— Сколько тебе лет? — спросила Херон и еще плотнее прижала нож к горлу своей жертвы. — Не заставляй меня демонстрировать, насколько серьезны мои намерения.

— Он едва может дышать, — крикнул Дуэйн. — Как он может тебе ответить, если ты сейчас раздавишь его грудную клетку?

— Тогда пусть за него ответит кто-то другой, — сказала Херон, — пока я не избавила его от страданий и не начала искать нового заложника.

— Нам по двадцати одному году, — кашляя, произнес Горман между глубокими жадными вдохами через респиратор. — Все, что мы говорили, — правда. Нам двадцать один год.

Херон выпрямилась и убрала нож в ножны почти так же быстро, как обнажила его. Она протянула Риттеру руку, чтобы помочь Партиалу подняться, но тот с мрачным видом отбил ее ладонь в сторону и остался лежать на полу, задыхаясь.

Херон посмотрела на Сэмма.

— Что-то в этом месте сохраняет из живыми.

Сэмм приподнял бровь.

— Что-то в системе жизнеобеспечения?

— Думаешь, все окажется так просто? — спросила Херон.

— Откуда вам знать, что дело не в коме? — поинтересовался Партиал по имени Аарон, который находился у стены.

Сэмм взглянул на солдата и поразмыслил над его идеей.

— Возможно, но мне кажется, что вряд ли. Если бы замедление метаболизма откладывало «срок годности», мы видели бы более значительную разницу в датах.