Руины стреляют в упор

Евгений Владимирович Клумов обычно просыпался на рассвете. В таком возрасте человеку не очень спится. А тут еще чужое горе тяжким грузом ложится на старые плечи. Да и чужое ли оно? За долгую трудовую жизнь профессор разучился отделять чужую беду от своей. Ведь и профессия такая, что люди шли к нему со своей болью, с бедой и страданиями, доверчиво отдавая себя в его заботливые руки. Со всеми он был спокоен, никогда не выказывал своих чувств. Больной невольно поддавался его влиянию и был уверен, что поправится.

Теперь у Евгения Владимировича хлопот прибавилось. Старый его друг, известный профессор-метеоролог Анисимов, которого он устроил на работу лаборантом в свою клинику, сделал в печке лаборатории нишу, поставил там радиоприемник и замаскировал его так, что никаких следов не осталось. Жили они совсем рядом, в том же корпусе. До начала работы или после нее, когда в больнице никого из посторонних не было, Клумов слушал сообщения Советского Информбюро, а несколько позже мелкими буквами записывал их на листочках папиросной бумаги.

Люди жаждут правды. Им хочется знать, что же делается на фронте. Правда, словно бальзам, лечила исстрадавшиеся души, и делать это было не менее важно, чем лечить изувеченные, исстрадавшиеся тела. Если честное выполнение функций врача Евгений Владимирович считал своей профессиональной обязанностью, то распространение большевистской правды — обязанностью гражданина.

Без десяти минут девять он выходил на больничный двор и садился на скамейке под окном. Служащие больницы в это время шли на работу. Одни издали кивали профессору головой, другие подходили ближе и желали ему доброго утра. Вот в калитке показалась невысокая, стройная, подвижная Виктория Рубец.

— Доброго утра вам, Евгений Владимирович! Как ваше здоровье?

— Доброе утро, Виктория Федоровна, — ласково отвечал профессор, вставая ей навстречу. — Спасибо, я болеть не собираюсь. Что же это будет за медицина, если сами медики займут больничные койки. Не имеем права болеть, дорогая Виктория Федоровна, не имеем права...

Она знала, что профессор болен диабетом, но никогда не говорит о своей болезни. Они крепко пожали друг другу руки. В тот же миг Виктория ощутила в своей ладони мягкий, хрустящий комочек бумаги. Профессор немного задержал в своей огромной руке нежную, красивую руку и еще раз выразительно пожал ее. Витя поняла, что он передает какую-то записку. Лукаво посмотрев ему в глаза и улыбаясь, пошла дальше. Крохотный комочек папиросной бумаги очутился у нее в кармане. А профессор остался ждать, пока явятся остальные медики, которых он хорошо знал как надежных советских людей. С каждым здоровался за руку, оставляя в ней сводку Советского Информбюро.

Двадцатого мая 1942 года, когда уже закончился прием больных, к профессору в кабинет вошла медицинская сестра Алла Сидорович.

— Евгений Владимирович, к вам еще один человек...

— Срочное что-нибудь? — немного поморщился он, вытирая руки полотенцем.

— Очень срочное.

— Ну, тогда позовите.

На пороге стоял высокий старик, с огромной как метла, бородой. Он пытливо смотрел на профессора. Алла заперла дверь на задвижку. Евгений Владимирович хорошо знал Аллу не только как свою сотрудницу, но и как надежного человека. Через нее не раз передавал медикаменты в партизанские отряды. Видно, и теперь она задумала что-то важное. Ведь рослый, дебелый бородач, не спускавший с профессора пытливых глаз, пожалуй, совсем не нуждается в лечении. Вон как крепко стоит на ногах!

— Знакомьтесь, Евгений Владимирович, это наш человек. Зовут его Дедом. Он что-то приятное принес нам.

Старик вытащил из-за пазухи небольшую газетку и молча подал ее профессору. Тот осторожно взял листок и прочитал вслух:

— «Звязда»...

Прочитал и застыл. Глаза его часто-часто заморгали, будто их запорошило. Начал читать одну из статей, но не мог — слезы сыпались градом. Не вытирая и не стыдясь их, Евгений Владимирович сказал:

— Наконец засветилась и наша «Звязда». Я всегда верил, что так и будет, что партия не оставит нас. Большое спасибо ей, от всего нашего народа спасибо...

Сидорович и Дед молчали, пораженные таким глубоким волнением профессора. А он сел на стул, снова пытался читать и все еще не мог. Немного совладав со своими чувствами, пробежал глазами по строчкам передовой статьи. Прочитав, поцеловал газетный листок:

— Вот где святая правда!

И снова углубился в газету. Дед молча вышел, взволнованный тем, что видел и слышал.

Старик торопился. Еще во многих местах люди ждали пламенных слов «Звязды». Нужно было тайно разнести газету по явочным квартирам или раздать другим подпольщикам.

«Звязда» пошла не только по городу. Железнодорожники повезли ее в Барановичи и Бобруйск, Гомель и Оршу, в другие города Белоруссии. Шофер-подпольщик Арсений Гришин доставил газету в некоторые партизанские отряды. Много экземпляров понесли с собой партизанские связные. Яркие лучи «Звязды» светили людям и согревали их, слова ее призывов западали в сердца и тех, кто уже держал оружие в руках, уничтожая врага, и тех, кто еще не принимал активного участия в борьбе.