Рука адмирала

Одесский Областной Отдел НКВД

20 июля 1938 г. № 1477

Москва, Нач С О. Прилагая при сем протокол обыска, произведенного у гражданок Прегер И. и Бурлай М., сообщаю подробности произведенной операции:

Согласно Вашего телеграфного приказа от 16 июля № 1804 с, за прибывшей из Москвы гр. Прегер было установлено ударное наблюдение типа С 3, на что были брошены лучшие силы отдела.

Сего 20 июля, упомянутая выше гражданка в сопровождении своей подруги Бурлай М., студентки мортехникума, проживающей по ул. Подбельского, 19, посетили приморской бульвар и памятник адмиралу дюку де Ришелье. С помощью случайной группы матросов гр. Прегер взобралась на памятник, где и была сфотографирована своей подругой. Незаметный арест подозреваемых гражданок не мог быть произведен ввиду неожиданного сопротивления компании подвыпивших матросов. Но подозреваемых удалось завлечь в «такси» отдела, где они были приведены в бессознательное состояние способом 48 Р. Тщательный обыск литера Г никаких особых результатов не дал. Проявленные фотографии при сем прилагаю. Слежка продолжается. Приложение: протокол произведенного у гр. Прегер и Бурлай обыска и копии осмотренных документов.

НачОблОтдела

Вейцман.

* * *

На следующий день Мися вихрем влетела в комнату, где что то писала Ирма. Ее розовое круглое лицо выражало жестокое разочарование.

— Ирма!.. Ужжжжасное несчастье!..

Та знала экзальтированность подруги. Улыбаясь, она повернулась к ней.

— Ну, уж и несчастье!.. «Он» на свидание не пришел, что ли?

— Вот еще? Попробовал бы!.. Я б ему все глазья выцарапала!.. Нет, дело серьезнее…

— Ты сама влюбилась?

— А что ж тут было бы ужасного?

— Опять сердце кому нибудь разбила бы!

— Ну и пусть! Что ж их, мужчин, жалеть? Позабирали себе все лучшее в мире, нам только объедки оставили… Пусть хоть мы им за это сердца поразбиваем!.. Но не в этом дело. Хуже: из фотографий ни черта не вышло!

— Как так?

— А я не знаю. Сегодня в фото-магазине показали — все пленки темные… Неужели я могла как нибудь ошибиться?

Мися чуть не плакала.

— Такие снимки!.. Второй раз уже не полезем — обожглись… А я так старалась… Ты меня можешь бить, чем не попадя, Ирма… Моя вина…

— А, может быть, этот вор что нибудь сделал? Огорченное лицо Миси оживилось.

— А ведь и в самом деле… Как ото я не подумала? Он, вероятно, открыл крышку аппарата и пустил туда свет… Ах, чорт… Лучше бы он наши деньги взял… А то такие снимки!.. Ужасно обидно!

В голосе девушки было некоторое облегчение: все таки не она оказалась виновной в неудаче снимков. Но Ирма, выдвинувшая теорию вины вора, не была успокоена. Мысли вихрем неслись в ее голове. Она сопоставляла свои наблюдения, и на их почве быстро рос неприятный и тревожный вывод. Мелкий штрих закрепил этот вывод. Ирма вспомнила, как после их приключения она вернулась из госпиталя домой с еще гудящей от отравления головой. Когда она раздевалась, чтобы лечь спать, ей трудно было развязать петлю шнурка на ботинке. Это ее удивило: еще с детства она привыкла шнуровать ботинки по своему способу. А теперь шнуровка ботинка была иной, словно кто то другой, а не ее привычные пальцы, завязывали петлю. Но в тот момент голова сама свалилась на подушку в тяжелом сне, и эта мелочь была забыта. А утром эта деталь совсем ушла из памяти. Но теперь…

Ирма вспомнила внезапное появление милиционеров, их странную настойчивость, «удачное» появление такси, обморок, шнуровку ботинка, что то очень уж скорое расследование кражи… И вывод оформился еще яснее: за нею было наблюдение, и вся история с такси около памятника была ловушкой ОГПУ. Они были в бессознательном состоянии тщательно обысканы (даже и ботинки были сняты) и в фото — аппарат была вложена другая пленка. И чтобы не явилось подозрений от чистой не экспонированной пленки, ее подвергли действию света, словно это сделал вор…

9. Поздно!