Рука дьявола

Второй раз Ленька очнулся, когда на поляне, возле землянки, наполовину поуменьшилось мужиков, видимо, верзила с винтовкой за спиной уже ушел со своими. Не было и Тимохи. На ощепковском чурбаке сейчас сидел Гришаня, бледный, с ввалившимися глазами, будто не спал целую неделю, и задумчиво сбивал прутиком головки каких-то мелких синеньких цветочков. Ощепков же с двумя другими мужиками, теми, что были с гранатами, стояли вокруг Прокофия, который что-то им торопливо досказывал. Но Ленька не слушал. Ему и без того было уже давно все понятно: завтра на рассвете вот это бандитье ворвется с двух сторон в спящее село и начнет бить и убивать людей, жечь их избы и дворы. Но что толку от того, что он знает про эту страшную затею? Что он может сделать? Как предупредит Лыкова?

Ленька прикрыл глаза, представил, как загрохочут в серой тишине утра выстрелы, как запылают избы дядьки Акима, Лыкова, Татуриных, шумиловский двор... Вскочит Варька спросонья, перепугается, закричит, заплачет... И никто не поможет, никто не спасет. Он увидел вдруг ее такою, какой она была, когда впервой увидела на своих воротах черную метку: лицо будто отбеленное, глаза широкие, темные от ужаса, а тонкие руки крепко прижаты к груди...

Дернулся Ленька изо всех сил, забыв про свою боль, которая жгла, ломила, простреливала все тело, забился, словно рыба в сети, рванул зубами подвернувшийся пук жесткой травы. И губы его окрасились кровью, смешанной с землей...

Гришаня обернулся к Леньке, перестав сбивать цветы, хотел сказать что-то и даже привстал с чурбака. Но тут же снова сел, ничего не сказав, только сдвинул брови и погрозил ему кулаком: дескать, не брыкайся. Ленька шевельнул окровавленными губами:

— Сволочь!

Гришаня, видимо, понял — отвернулся, медленно провел ладонью по лицу и больше не глядел на Леньку.

Прокофий закончил разговор, мельком глянул на солнце, которое уже опустилось к верхушкам сосен.

— Пора.

— А с энтим что? — произнес Ощепков, ткнув стволом, винтовки в сторону Леньки.

— С этим? — рассеянно переспросил Прокофий.— А-а! Его упускать нельзя. Аркашка!

Будто из глубины земли донесся глухой голос:

— Чего там?

— А ну выйди, а то, поди, совсем бока отлежал.

Из землянки с трудом выбрался длинноносый парень с жиденькими светлыми усиками и круглыми, желтыми, как у рыси, глазами. Его Ленька еще не видел. Парень осторожно волочил левую ногу, тяжело опираясь на толстую суковатую палку.

«Так тебе и надо,— подумал Ленька.— Подстрелили... Не в ногу бы тебе, а в лоб...»

Парень поморщился:

— Токо маленько поутихнет нога, снова чего-нибудь... Чего?

Прокофий кивком головы показал на Леньку.

— Этого отведешь куда-нибудь подальше... Да, гляди, без шуму. Гришка поможет.

— И только-то? — Аркашка снова поморщился и полез в карман за кисетом.

«Куда это отвести? — не понял Ленька.— Зачем? Да еще без шума?»

Прокофий с мужиками один за другим вышли на тропку и вскоре скрылись за кустами. Аркашка, свернув толстую козью ножку, закурил и осторожно присел на чурбак, вытянув раненую ногу.

— Эх, зацепило меня не ко времени. Такая потеха предстоит, а я лежи, как вот этот чурбак.

Гришаня ничего не ответил, стоял, опершись плечом о землянку, нервно грыз травинку. Аркашка, видимо, не очень ждал, чтобы ему отвечали. Попыхивая козьей ножкой, он от дыма щурил глаза по-кошачьи.

— В Пономаревке было. Ворвались в село — тишина, спят. Одни собаки лают. Я сразу к председателевой избе. Облили паклю керосином, поджег и — швырь ее на крышу. А крыша — солома. Эх, пошло гудеть, любо-дорого! Гляжу в окна — мечутся. Кто — не разобрать. И орут. Поднял винтовку, жду. Кто-то подбежал к окну. Я бац! Тута! Еще жду. Гляжу — к другому окну крадутся. Бац — тута! Еще жду! И на тебе: ка-ак шарахнет! В ногу. Обидно.— Аркашка заплевал окурок и безо всякого перехода буднично, спокойно проговорил: — Ну, давай кончать с этим. Подай топорик, вон за дверкой.

Гришаня побелел сильнее прежнего, прошел какой-то шаткой походкой, взял топор.

— Лопату прихвати. Прикопаем малость, чтоб не смердел,— добавил он, с кряхтением поднимаясь с чурбака.

У Леньки выступил холодный пот. Только сейчас, только в это мгновение до его сознания дошли слова Прокофия. «Неужто убить хотят?»—мелькнула одинокая и какая-то чужая мысль. Она показалась настолько дикой и невероятной, что Ленька сразу не поверил. «Меня закопать?! Да как же это? Ведь...»

Аркашка вынул из ножен, что висели на поясе, нож и подковылял к Леньке. Следом за ним с лопатой и топором подошел Гришаня.

Ленька заметал глазами, полными ужаса, то на Аркашку и его нож, то на Гришаню, завыкрикивал тонко и тоскливо:

— Дяденька... Не надо... Не надо!.. Гришаня! Родненький... Ить мы с тобой... Гришаня... Дяденька... Гришаня... Не надо!..

У Гришани сильно задергались губы, задрожали руки настолько, что из пальцев выскользнула лопата. Аркашка прицыкнул:

— Не ори. Поживешь еще.— И одним движением разрезал на ногах веревку.— А ну, вставай.

Ленька не мог встать, старался и не мог: руки были связаны, и ноги не держали.