Рука для босса

Страстные поцелуи перерастали в общие стоны. Влюбленные не чаяли друг в друге. Обнимали и в звоне скрипки и виолончели, которыми управлял дирижер. Мужчина играл по телу, словно нажимал на клавиши духового инструмента, разводил чужие ноги, вслушиваясь восхищенный шепот об услышанной музыке. Как здорово было пойти куда-то. Как хочется чаще выбираться: хоть на выставки, хоть в музеи, хоть в боулинг-центр. Как хочется расширить мир на максимум и воспользоваться всеми возможностями, чтобы остаться друг другу интересными и нужными.

“В Москве полно мест для всего… Я ощущаю в этом городе себя живой.”

“А там?”, мурлыкал под ушко Аркадий, держа женщину, завернутую в розово-синий халат, за спину. Они смотрели на ночную Москву, чуть ли ни вжимаясь в зеркало.

“Чуть мертвей… но все же я скучаю по многочисленных небоскребам, шумным китайцам и очень смущающимся корейцам. Те были юнцами. Зрелые мне нравятся больше”.

“Правда? Я рад, что попал в эту категорию.”

“Зрелые более настырные и менее зажатые. Уже с уставившейся почвой… А когда знакомишься даже с молодым специалистом, то ему… скорее, срочно, нет времени — торопится оплатить кредит за учебу, отправить родителям матери, оставить себе на жизнь и схоронить на ипотечных взнос. И так всю жизнь… Тяжко будет следующим поколениям, если родители не постараются…”

“А еще эти молодые могут пойти осваивать Сибирь и Дальний Восток — места полно”, - сжал женщину Аркадий. И они рассмеялись.

Глава 38

Глава 38

Шел пушистый снег. Все города России были красивы в это прекрасное морозное время, с особым усердием украшенных различными службами и владельцами заведений. Пора ледяных скульптуров, дизайнерских елок, благотворительных организаций, собирающихся подарить праздник неблагополучным семьям и старикам бессемейным.

Время все идет: дата за датой стремительно исчезает и превращается в воспоминания. Но даже в это шумное и очень деятельное время его любимая женщина была податлива и спокойна; она все понимала, с интересом смотрела, как ее мужчина общается со своим сыном, оказавшийся на детском утреннике вокруг незнакомых детей. Чадо не могло еще бегать, скакать, еще отходило от нескольких месяцев лежания в больнице, но как же был рад детеныш обществу. Он ощущал себя живым. Оксана не мешала, наблюдала поодаль, как отец с сыном после праздника пошли в фудкорт, поели бургеры и мексиканские начос, а после отправились смотреть рабочее место Аркадия. Когда неразрывная парочка скрылась, Оксана поднялась к себе, а пока брела к кабинету, вспоминала собственные печальные праздники и слегка завидовала пристроенному Максиму.

Все постепенно налаживалось. Максим смирил свою гордыню и пыл, учился благодарности и терпению. Проникался к отцу, с которого слетел налет мамкиных слов. Женщина занималась разводом, бизнесом, дележкой; как вышел из критического состояния, побежала по инстанциям, а ребенка кинула реанимированному отцу, прежде его ненавидели до усрачки. Но как бы хорошо ни было сейчас, к какому компромиссу ни пришли взрослые, их чаду было невыносимо находиться в разорванной на куски семье, живущей на разных станциях метро.

Брошенный, никому не нужный.

Печальный, обозленный на жизнь, улыбающийся сейчас во все зубы, пока глаза горят. Сласти, песни, новогодний праздник и настоящий отец, которого не было у него прежде.

Максим дает рисунок и с надеждой смотрит на отца, верит, что он разгадает его детские страдающие мысли.

— Максим, я не буду жить с твоей мамой. Ты видишь, я ее не люблю уже. Я благодарен, что она дала тебе жизнь и воспитывает тебя, но поезд уже ушел, — смотрел он на картину, где было изображена целая и дружная семья, которая еще была три года назад.

— Ты ненавидишь маму?

— Уже нет. Она много дурных поступков совершила, я не святой, но… за ошибки нужно платить. Теперь у меня есть Оксана. Ты можешь ее не принимать, но придется смириться с моим выбором. Она хорошо к тебе относится, так что присмотрись к ней.

— Она твоя жена?

— Будет, — сказал с такой уверенностью, с таким жаром, что ребенок все понял и больше не стал лезть.

***

— Вот это девушка! — мужики собрались, заказали мясо, пиво и кальмар. Василек сидел и говорил о полной девушке, не перестающей его восхищать. — Она фееричная.

— Такая красотка? — подлетел к нему Юрий, обожающий обсуждать чужие романы.

— Нет, нос не очень, глаза раскосые, но характер — боевой. Молча пришла, заказала тренера и как начала ебашить. Приходить за часы закрытия и долбиться.

— Не переусердствует? А то сердце хлопнется быстрее, чем скинет жир, — усмехался Георгий.

— Не-е. Видно, что злая. Может, ее бросили или сказали «похудей или больше не приходи».

— Я думаю, девушки не должны быть худыми. То есть, нужно, чтобы можно за что-то подержаться. Были у меня и дылды, и с жирком. Те, что похожие на доску, такие шумные, острые, сосут хорошо, но без особой отдачи. А такие — богини, — жмурился бармен, вспоминая любовные похождения.

— Как наша директриса, — хохотал Георгий, посматривая на мрачного Аркадия, не любящий, когда говорили о его личной жизни. — Она хороша.