Рука майора Громова

Коридорный гостиницы Захарчук по внешнему виду почти ничем не отличался от сапожника Ищенко. Обоих на допросах «расписали» и запугали приблизительно одинаково. Разговаривая с Холминым. Захарчук плакал, жаловался, что энкаведисты выбили ему четыре зуба и перебили ребро, и твердил, что в убийстве лейтенанта Карнаухова невиновен.

Директор гостиницы Селезнев был «расписан» и запуган значительно меньше а разговаривал более связно, чем коридорный и сапожник. Во время допроса его только избили, но — прокатить на конвейере» не успели. Обвинения в убийстве энкаведиста он отрицал категорически, хотя на допросе и «признался» в этом.

Беседы с тремя подследственными убедили Холмина в том, что ни один из них не имеет никакого отношения к убийствам и к «руке майора Громова». Однако, Селезнев сообщил Холмину кое-что интересное. По словам директора, приблизительно за полчаса до убийства лейтенанта Карнаухова, к нему в номер вошел какой-то военный, но никто из обслуживающего гостиницу персонала не видал, когда он оттуда вышел.

— Могли не заметить, — сказал Холмин.

— Нет, не могли, — возразил Селезнев. — По приказу из отдела НКВД, персонал гостиницы наблюдает за проживающими в ней и приходящими к ним. Посетитель Карнаухова мог выйти на улицу только через комнату дежурного.

— Разве из гостиницы нет другого выхода?

— Есть дверь во двор, но она всегда запирается на ночь.

— Куда же мог деваться военный? — спросил Холмин.

Селезнев развел руками.

— Этого я не знаю. Я не сыщик.

— Посетитель Карнаухова был энкаведистом?

— Нет, в армейской шипели.

— И в каком чине?

— Ни его лица, ни знаков различия на воротнике мы не смогли разглядеть. Воротник шинели был поднят, а козырек фуражки надвинут на лицо…

Больше ничего интересного Селезнев сообщить не мог. Поблагодарив его, Холмин отправился в гостиницу.

Номер, который, несколько дней тому назад, занимал младший лейтенант Карнаухов, теперь был пуст. Отдел НКВД приказал временно его никому не сдавать.

Окинув комнату беглым взглядом, Холмин сразу понял, как убийца ушел отсюда. Подоконник единственного окна номера, выходящего на проходной двор, был в двух метрах от земли. Служащие гостиницы сообщили Холмину, что калитка ворот на улицу вечером обычно запиралась, но замок второй, — со стороны переулка — давно уже был сломан и его никак не соберутся починить. Эта калитка оставалась незапертой всю ночь…

Первым результатом своего расследования Холмин был удовлетворен.

«Есть хоть какие-то следы, хотя и скудные. И на этом спасибо», — думал он, сидя в трамвае, медленно ползшем по направлению к отделу НКВД, где, — во внутренней тюрьме, — была заключена дочь загадочного майора — Ольга Громова.

Глава 8 Дочь «врага народа»

Старший надзиратель женского спецкоридора внутренней тюрьмы НКВД прочел бумажку с пропуском, повертел ее в руках и удивленно взглянул на Холмина.

Случай был выходящий из ряда вон. Здешние следственные камеры, кроме энкаведистов в форме, не посещал никто; разрешения для свиданий с узницами спецкоридора никому из «гражданских» не выдавались. А тут перед надзирателем стоял невзрачный молодой человек в штатском, да к тому же сильно потрепанном костюме.

— Желаете, значит, иметь свидание с врагиней народа? — спросил тюремщик, не отрывая от посетителя удивленного взгляда.

— Да-да. Поскорее, пожалуйста! — торопливо ответил Холмин.

— Чичас, чичас, — заворчал тюремщик, отцепляя от пояса связку ключей. — И чего вы, товарищ, так торопитесь к энтой громовской дочке? Жених ейный, что-ли?

— Нет, не жених, — бросил Холмин.

— Тогда, стало быть, знакомый. С большой рукой в нашем отделе.

— Почему вы так думаете?

— Да как же? Гражданские к тутошним врагиням не ходют. Потому — не разрешено. А вот вы в гражданской одеже и такой пропуск у вас.

— Какой?

— Да вон в нем написано: «выдан комендатурой но личному приказу начальника отдела НКВД, майора Бадмаева». Стало быть, имеете в отделе очень даже большую руку…

— Ладно. Открывайте дверь! — оборвал Холмин словоохотливого тюремщика.

— Чичас, чичас, — заторопился тот, гремя ключами…

Надзиратель распахнул дверь и Холмин вошел в камеру. Она была ярко освещена стосвечевой лампочкой, ввинченной в потолок. От ее резкого и неприятного света, после полусумрака коридора, Холмин зажмурил глаза и негромко сказал:

— Здравствуйте!

Ему не ответили. Он открыл глаза и огляделся вокруг. Несколько секунд потребовалось его глазам, чтобы освоиться со светом и заметить девичью фигуру, сидящую в углу камеры на грубо сколоченном деревянном табурете. Он шагнул к ней и повторил, запнувшись:

— Здравствуйте!

Девушка была занята: она умывалась. Из оловянной кружки смачивала водой платок я вытирала, им лицо. На секунду оторвавшись от своего занятия, девушка взглянула на Холмина и ответила весьма нелюбезно:

— Если вам уж так хочется поздороваться со мной, то пожалуйста — здравствуйте.

От неприветливого ответа сердце Холмина упало, а от взгляда — сладко заныло.