Рука Москвы

«РОЗА МАРКОВНА. Не продолжайте. Я уже знаю, что вы скажете.

МЮЙР. Да, Роза. Она застрелилась.

РОЗА МАРКОВНА. Когда вы об этом узнали?

МЮЙР. Давно. Когда стал начальником Управления. У меня появились новые информационные возможности. Я их использовал.

РОЗА МАРКОВНА. Спасибо, что не сказали об этом раньше.

Спасибо, что сказали сейчас.

Для этого вы и попросили меня приехать?

МЮЙР. Нет, Роза. Я хочу попрощаться с вами. Поцелуйте меня.

Вы поцеловали меня так же, как когда-то поцеловала меня Агния. В лоб.

Прощайте, Роза. Больше мы не увидимся никогда.

РОЗА МАРКОВНА. Мы еще увидимся, Матти.

МЮЙР. Может быть. Но уже не в этой жизни. А теперь уходите. Не нужно больше ничего говорить.

Вот и все, Карл Вольдемар Пятый. Вот и все.

Что-то мне нехорошо. Пойду прилягу.

Какие крутые ступеньки. Какие крутые.

Альфонс Ребане. Грязный подлый убийца. Ты убивал всех, с кем пересекались твои пути. Ты убил всех солдат и офицеров, с которыми ты воевал. Ты убил всех „лесных братьев“. Ты убил всех своих потомков, не дав им родиться. Ты убьешь даже своего несуразного внука!»

Серж, про какого это он внука? Про меня, что ли? Мне это совершенно не нравится. Как он может меня убить? Нет, я не согласен, мы так не договаривались. С какой это стати он будет меня убивать?

«Ублюдок. Проклятый ублюдок. Ты убил моего отца. Ты убил свою жену. Ты убил неродившихся детей своей дочери. А теперь ты убьешь ее. Ты убьешь свою дочь, проклятый ублюдок! Это сделаешь ты, ты!

Будь ты проклят, ублюдок!

Будь ты проклят!

Будь ты…»

Серж, тут я чего-то не понимаю. У меня такое ощущение, что он навернулся с лестницы.

А теперь орет кот.

Снова орет.

Серж, он все время орет. Все время щелчки. Он орет уже вторые сутки!

Серж, что происходит? Это какой-то мрак. Бред. Освенцим. Я-то при чем? Я не хочу об этом ничего знать! Я хочу проснуться в своей студии и чтобы от похмелюги раскалывалась башка! Чтобы все это оказалось пьяным бредом!

Серж, кот продолжает орать. Если я все правильно понимаю, он орет уже третьи сутки.

А теперь урчит.

Серж! По-моему, он его грызет!

* * *

Пленка кончилась. Диктофон выключился. Томас выковырял из уха наушничек, как клеща, и отбросил его. С омерзением. Как клеща. Неровно, со сбоями, колотилось сердце.

На улице было уже темно. Настольная лампа освещала письменный стол. На экране ноутбука застыл текст. Черточка курсора стояла в конце последней фразы. Как граница между прошлым и настоящим. Слабенькая преграда. Ненадежная. Прошлое было огромным, как переполненное зимними дождями водохранилище. Оно напирало. Черточка курсора не могла удержать напора. Тысячи тонн тяжелой мутной воды. Тысячи тонн крови.

Ну и дела. Вот это он влип. Роза Марковна предупреждала: «Вы влипли в историю, от которой тянет смрадом могильного склепа». Ничего себе склепа. Если бы склепа. А печами Освенцима не хо-хо? А всей этой пещерной доисторической жутью с десятками тысяч голых тел во рвах?

Зазвонил телефон. Он звонил уже несколько раз. Секретарь посольства России жаждал видеть господина Пастухова. Томас не стал брать трубку. Телефон умолк, зазвонил снова. Томас понял, что проще ответить, что господин Пастухов еще не вернулся, чем слушать эти назойливые звонки. Он взял трубку. Но звонил не секретарь российского посольства. Звонил дежурный портье. Он сказал, что знает, что господин Ребане в номере, но на звонки в дверь почему-то не отвечает. Не случилось ли чего-нибудь с уважаемым господином Ребане? Не нужна ли ему помощь или любая услуга, широкий выбор которых предоставляет своим гостям отель «Виру»? К господину Ребане пришли, не будет ли он любезен открыть входную дверь?